Провокатор

Тут я не выдержал; мало того что устал смертельно от некомпетентного праздника, так еще и веди разговоры на фальшивые фаталистичные темы.

– Классов, - сказал я.
– Именно Классов, а не Классман, не Классольцон, не Классаль, это я подчеркиваю для ортодоксальных, конкретно-исторических, каменистых на голову придурков; так вот, ты что, Классов, выступаешь сейчас в качестве посредника между мной и Люцифером? Так я понимаю?

– Угадал, дружище!
– хмыкнул человек за рулем авто. Лицо крутящего баранку моей судьбы было скрыто тенью.
– Ты, Саныч, был всегда чертовски догадлив.

– Профессия такая, чувствительная, душевная, - пожал плечами.

– Я смотрю на все как бы со стороны. Как пастух на стадо.

– Хм, исключительное самомнение, - сказал директор. И спросил: - И что не хватает пастуху для полного счастья?

– Не знаю, - задумался я.
– Все у меня есть: деньги, свобода, женщины, иллюзии, квартира, память, дочь, друзья, враги, наивность, ум, страсть, голос, посаженное в школе дерево, собственный взгляд, дурь, фильмы, которых не стыдно, разговоры с душой, одеколон, лунный свет в окне, тайны, мечты, надежды, бредовые завихрения...

– Достаточно-достаточно, - перебили меня.
– А славы нет?

– Как нет? Есть.

– В узком просвещенном кругу. Разве это слава?.. И потом: кто это мечтал в Канны, чтобы махнуть на брудершафт? С выдающимися кинодеятелями?..

– Ну был такой грех? Что из того?

– Не желаешь, значит?

– Желаю, - ответил я.
– Но в Канны просто не поедешь. Что мне для этого надо сделать?

Человек за рулем автомобиля, разрывающего скоростью ночное мглистое пространство, пожал плечами и безразлично ответил:

– Проще пареной репы. Чепуха. Мелочь. Как два пальца...

– Что?!
– заорал я.

– В партию вступить!

– Что?
– обомлел от удивления.
– В какую партию?

– В любую, - последовал спокойный ответ.

– Как это, не понимаю, - искренне растерялся я.

– Ну, есть всякие партии: коммунистов, фашистов, либералов, демократов, популистов, домохозяек, сексуальных меньшинств, эсеров, похуистов, монархистов...

– Что за блядство?
– вскричал в сердцах.
– Зачем это надо? Кому это надо?

– Прежде всего тебе, дорогой мой, - проговорил мой искуситель.
– А то получается нехорошо. Однозначно нехорошо. Ты все время один, как отщепенец. А нашему обществу такие не нужны. Ты обязан быть в общем стаде.

Я рассмеялся, но, признаться, смех мой был горек:

– Вы что, охерели малость? Все последние мозги поплавили на своих сборищах?.. Думать как все? Делать как все? Жить как все?.. В партию вступить?.. С ума можно сойти...

– А слава? Всемирная? Любовь всенародная? А?.. Ну что тут такого: формально вступишь в какие-нибудь ряды, заплатишь вступительный взносец. Можно ведь найти партию по душе... Душевных людей...
– И протянул мне яблоко.
– Вот, например, партию любителей фруктов. Кушай на здоровье. Они хорошо финансируются.

– Кто?

– Партия любителей фруктов.

– И что?

– Получишь свой миллион вечнозеленых без проблем.

– Да?

– Я тебе говорю, - сказал грассирующий человек за рулем.
– Надкуси-ка яблочко.

– Не хочу. У меня от яблок понос.

– Это плохо. Но советую подумать над моим предложением. Миллион долларов на улицах не валяется.

– Да?
– И посмотрел в окно авто: а вдруг на обочине труп нового русского с барсеткой, где этот проклятый капустный миллион квасится?

За стеклом по-прежнему мглил сонный, родной, трудноузнаваемый город. За стеклом в судорожных муках умирала родина, всеми преданная.

Великое предательство это началось давно, когда в юных головах, замусоренных псевдофилософско-революционными выкладками безрассудных альфонсов, якобы страдающих за всеобщее братство и равенство, родилась простая, как испражнение, мысль, что бомбами под Государевы ноги можно изменить мировой правопорядок. И бросили бомбы в первый день весны, успешно открыв кровавую эпоху трусливого и бесконечного терроризма.

Быстро лысеющий неудачник-юрист скоро понял, как можно убеждать своих строптивых политических противников. Плохо понимаете картавящее слово? Хорошо поймете пулю-дуг'у.

Прав оказался квазимодо: убедил все остальные партии, что партия б. есть единственная партия, способная уморить народ за короткий срок. Но не повезло вождю мирового пролетариата: будущий лучший друг физкультурников и колхозников и прочего населения великой империи Сосо очень торопился загенсечить во славу себя и руководимой им партии. И поэтому пришлось затворнику Воробьевых гор пожирать вместе с пищей килограммы крысиного яда, от которого он окончательно спятил, превратившись в счастливого младенца. И был вполне счастлив, пока партия не приказала своему новому вождю удалить старого, компрометирующего ее своим легкомысленным поведением. Воля партии - воля народа. Ее надо выполнять. Однако новый политический лидер был последователен, он был примерным учеником, более того, пошел дальше своего забальзамированного учителя, превратив страну в единый образцово-показательный концлагерь. Правда, увлекался и пионерскими лагерями: готовил будущие кадры для концлагерей. Вообще товарищ Сталин был человеком основательным и последовательным. Очень он любил свой народ, единственное, что не любил, когда на его державную тень наплывала какая-нибудь другая тень - и тогда берегись.

И эта Тень лежит над нами всеми, над городом, над страной, над душами. Это наше Божье проклятие за доверчивость в прошлом, равнодушие в настоящем, страх перед будущим. Бороться с тенями трудно, но, уверен, можно. Мои герои будущего фильма тому подтверждение.

На бетонной полосе военного аэродрома два современных пятнистых вертолета КА-52 загружались спецдесантным подразделением - молодые литые фигуры в голубых беретах набекрень выглядели чересчур картинно и поэтому не вызывали страха.

Потом винтокрылые ножи лопастей крупно вздрогнули и сдвинулись по своему привычному рабочему кругу.

По кругу с цифрами бежала красная стрелка; колонка дрожала от напряжения, перегоняя высокооктановый бензин в бездонное нутро Т-34. Слаботрезвый Василий держал "пистолет" шланга и завороженно следил за бегом стрелки, которая скоро не выдержала - лопнула невидимая германская пружина, и стрелка мертво зависла.

– Фьють!
– присвистнул Василий.

– Что случилось, молодой человек?
– поинтересовался Дымкин, оставшийся на дежурстве у танка.

– Да вот, - доходчиво объяснил Василий, - упало.

Дымкин понял:

– Что для нас хорошо, немцу капут.

Остальные отдыхали у столика, на котором, помимо бутыля самогона, находились всевозможные баварские консервы.

– Давай, фриц, выпьем?
– предлагал Беляев, нетвердой рукой наполняя стакан зажигательной смесью.

– Я не п'у тапур'етки, - виноватился Фридрих.

– Карачун на тебя, герр!
– возмутился Беляев.
– Не уважаешь?..
– И хотел выпить.
– А вот скажи мне, герр, на хрена ты тут... такой?.. В самой душе России?