Проза. Поэзия. Сценарии

Эта монолитная любовь спасет ее и приведет смерть Орфея к странному действию, которое олицетворяет тему бессмертия: смерть поэта самоустраняется, чтобы сделать его бессмертным.

Небольшая сцена перед зеркалом: «ЭРТЕБИЗ. Вы простите мне то, что я сказал перед судом? — ЭВРИДИКА. А что вы сказали? — ЭРТЕБИЗ. Ничего, извините…»

Эта сценка доказывает, что даже Эртебиз не осознает, насколько чиста Эвридика.

ОБРАЗ ПРИНЦЕССЫ

Мария Казарес

Принцесса не символизирует смерть, потому что в этом фильме нет символов, Считать ее смертью не больше оснований, чем стюардессу — ангелом. Это смерть Орфея, так же как она решает стать смертью Сежеста и смертью Эвридики. Принцесса — одна из бесчисленных служащих в ведомстве смерти. У каждого из нас своя смерть, и она наблюдает за нами со дня нашего рождения.

В определенной степени она играет роль шпионки, приставленной к человеку для слежки, и которая спасает его ценой собственной гибели. Какого рода приговор она на себя навлекает? Я не знаю. Это одна из тех тайн, которые, например, не перестают удивлять энтомологов: тайна муравейника, тайна пчелиного роя. Прерогативы принцессы крайне ограниченны. Она не знает, что ее ждет. Ее любовь к Орфею и любовь Орфея к ней суть воплощение той глубинной силы, что влечет поэта ко всему, что выходит за рамки мира, в котором живет его упорное желание преодолеть ущербность, лишающую нас множества инстинктов. Эти инстинкты не дают нам покоя, но мы не можем придать им определенную форму, не можем привести в действие.

Когда принцесса спрашивает Сежеста: «„Вам скучно?“ — а тот отвечает: „А что такое „скучно“?“ — ее реплика: „Простите меня, я говорила сама с собой“» — не что иное, как признание в том, что притворяясь, будто задает вопрос Сежесту, принцесса ищет ответ в себе самой и в своих воспоминаниях.

ЗОНА

Зона не отражает ни одной общепринятой догмы. Это обочина жизни, пустырь между жизнью и смертью. Человек там не совсем жив и не совсем мертв.

Стекольщик, проходящий между Эртебизом и Орфеем, — недавно умерший молодой человек. Он упорно продолжает выкрикивать то же, что и при жизни, там, где оконные стекла не имеют уже никакого смысла. Орфей говорит Эртебизу: «Что это за люди тут бродят? Они живые?» А Эртебиз ему отвечает: «Они думают, что они живые. Нет ничего привязчивей, чем профессиональная однобокость».

ЗЕРКАЛА

Я чуть было не забыл о теме зеркал, в которых мы наблюдаем, как старимся, и которые приближают нашу смерть.

Вот в общих чертах этот фильм — различные темы накладываются и переплетаются, начиная с орфической темы как таковой и кончая мотивами, принадлежащими современности. Однако этот фильм — всего лишь парафраз древнегреческой легенды и не претендует ни на что большее, поскольку время — категория чисто человеческая и не существует как объективная реальность.

Кафе, вроде «Кафе Флоры», но в некоем идеализированном провинциальном городе. Оно занимает весь угол, образованный улицей, и небольшой площадью, на которою оно выходит фасадом. Над террасой натянут тент, и на нем можно прочесть: «Кафе поэтов». Следующий кадр переносит нас внутрь, где полно народа и табачного дыма. Обнимающиеся парочки. Молодые люди в свитерах пишут или спорят. Много народу за каждым столом; видно, что посетители мало пьют, но сидят подолгу. Фильм начинается.

На террасе поет гитарист, не открывая рта. Семь часов вечера.

Внутренний вид кафе.

Наезд аппарата на столик, где сидят несколько молодых писателей. Проезд перед столиками, за которыми обнимающиеся парочки курят и тихо беседуют. Взгляд их направлен влево. Аппарат останавливается, панорамирует по заднему плану и сосредоточивается на Орфее. Он один за своим столиком. Орфей встает, подзывает официанта и расплачивается. Выходя из-за столика, он поднимает голову и с любопытством смотрит влево. Аппарат показывает посетителей кафе. Все взгляды обращены к террасе. Через витрину виден громадный черный «Роллс-ройс». Он останавливается. Шофер быстро покидает свое сиденье.

Аппарат, расположенный возле автомобиля, показывает, как он завершает это движение и открывает дверцу. Сидящая в автомобиле женщина (принцесса) готовится выйти.

Принцесса(шоферу, выходя из машины). Эртебиз! Помогите господину Сежесту перейти площадь.

Аппарат показывает, как женщина выходит из автомобиля. Она поддерживает молодого человека в свитере. Он заметно нетрезв.

Сежест(кричит). Я не пьян!

Принцесса. Нет, вы пьяны…

Шофер берет молодого человека под руку и ведет его вслед за женщиной, которая направляется к кафе. Аппарат панорамирует, не выпуская из кадра шофера и молодого человека. Так, следуя за ними, объектив снова выхватывает женщину, которая дружески, знаками, приветствует сидящих на террасе и направляется к углу улицы, туда, где расположен вход в кафе.

Внутри кафе. Аппарат показывает Орфея в тот момент, когда он направляется к выходу. Потом аппарат останавливается на входящей женщине и на Орфее, уступающем ей дорогу. Орфей провожает ее взглядом. Его чуть не сбивает с ног молодой человек, который отчаянно отбивается, видно пытаясь доказать, что может идти сам. Столкнувшись с Орфеем, он поднимает на него мутный взгляд и бормочет нечто оскорбительное.

Терраса. Аппарат показывает, как Орфей огибает террасу и уходит. Орфей удаляется, оборачивается и смотрит с удивлением назад. Левый дальний угол террасы крупным планом. Здесь кафе вплотную примыкает к кустарнику. Столик, за ним сидит довольно расхристанного вида господин лет пятидесяти. Рядом с ним трое взъерошенных молодых людей в свитерах и кожаных сандалиях. Господин делает знак кому-то, находящемуся вне кадра, и почти кричит.

Господин. Орфей!

Один из молодых посетителей. Вы спятили!.. (Встает.)

Другие следуют примеру вставшего молодого человека и, унося с собой свои бокалы, оставляют за столом господина одного. Орфей подходит.

Господин. Присядьте на минутку…

Орфей. Все разбегаются… (Садится.)

Господин(улыбаясь). Вы кладете голову в пасть тигра…

Орфей. Я хотел убедиться… (Короткая пауза, во время которой господин отпивает глоток.)

Господин. Что вы будете пить?

Орфей. Спасибо, ничего. Я уж выпил. До сих пор горечь во рту. А вы смелый человек, если решили заговорить со мной.

Господин. О! Я!.. Я выбыл из борьбы. Я бросил писать в двадцать лет. Ничего нового я сказать не мог. Я молчу, и меня за это уважают.

Орфей. Они, конечно, полагают, что я не могу сказать ничего нового и что поэт не должен быть слишком знаменитым…