Прозрение. Том 2

И никто, никто ничего не замечает. Стюард-алаец спотыкается и едва не падает в лужу блевотины, недоуменно смотрит на ковёр. Он ничего не видит, но запах…

Голова взрывается от боли. Я закрываю глаза и пережидаю. Данни я временно не вижу, и это тоже неплохо. Наверное.

— Твоё сознание понимает, что произошла пространственно-временная сдвижка, но не может её принять как факт реальности, — констатирует эйнитка. — Ты продолжаешь видеть события и до, и после наложения, параллельно, оба варианта, потому голова и болит. Дезориентация. — Придётся тебя полечить…

Она рывком откидывает простыню.

Я пытаюсь ей помешать, но под черепом снова активизируются боевые действия, к тому же меня удерживают фиксаторы капсулы.

— Керри, держи его за голову, — командует Данини.

Шелковистые пальчики ложатся на виски, голове становится чуть легче, но Данни проводит ладонями вдоль моих бёдер, и я уже не понимаю, с кем борюсь — с возбуждением, с болью, с девушками…

Меня буквально разрывает пополам между желанием отдаться ощущениям и прекратить это безобразие. Но я не в состоянии сделать Данини больно, и возбуждение, в конце концов, побеждает.

Данни распускает шнуровку на блузке. Левая грудь высвобождается. Возбуждённая, она сама тянется к моим губам.

Данни смеётся и наклоняется надо мной. Кераи закрывает мне глаза ладонями, нечего, мол, глазеть.

Я сдаюсь. Это хорошее поражение. Слишком приятное, чтобы не попробовать сдаться.

Меня гладят, целуют, касаются языком и обнажённой грудью. Целуют обе. А потом Данни садится на меня сверху.

В этот момент я забываю и про боль, и про самого себя. Тело врастает в небо, взрывается. Голова становится пустой, и я утекаю в мироздание. Измученный, мокрый.

Данни гладит меня, потом накрывает простынкой, целует в нос, в губы, в глаза. Кажется, ей нравится, что меня сейчас вообще здесь нет, только тело.

— Ну, — говорит она, когда я слегка возвращаюсь в реальность, — полегчало?

Девушка всё так же сидит у меня в ногах, блузка туго зашнурована, хотя только что…

Встряхиваю головой, и затылок снова начинает ныть.

Она же не могла так зашнуроваться за те секунды, что я лежал, созерцая потолок? Она же целовала меня всё это время?

Данини фыркает.

— Это откат, понимаешь? Мы вернулись на несколько минут назад. Всё это было с нами, и ничего не было.

Я вздрагиваю всем телом, и она ложится на меня, накрывая собой. Шёлковая, пахнущая яблоком.

— Не надо так метаться, — шепчет она. — Сознание должно принять, что реальность не такова, как ему кажется. Она другая. Разная. У неё — свои законы и свойства.

Боль разрастается у меня в затылке, и Кераи обнимает сзади за шею и целует в губы. А Данни продолжает воспитывать:

— Это — петля во времени и реальности, — повторяет она. Так было и так не было. Сразу. Таков мир. Так он устроен. Ты должен это принять, тогда боль уйдёт. Старайся, или мы тебя ещё не так будем мучить!

Я неожиданно для себя отвечаю на поцелуй. Они думают, что мне не понравилось?

Кераи отстраняется, заливается, словно колокольчик, а Данька демонстративно поднимает простыню.

— Ой, сдаюсь-сдаюсь, — смеюсь я, и боль действительно отступает. Единственное, что смущает меня — моральная сторона вопроса.

— Это не измена, — качает золотистой головой Данни. — Изменяют любимым только в своём сердце. Там, где ты не в силах признаться даже себе, кто ты на самом деле. Не бойся, ты никогда не изменял своей Влане. Она у тебя в сердце. И там останется. И это не может помешать тебе жить, дубина ты огромная. Вставай, одевайся. Хватит уже валяться! Все болезни у человека в его голове!

— А можно, я ещё чуть-чуть поболею? — мне уже хочется шутить.

— Попробуй только! Я к тебе Йитона пошлю! Боюсь, что до любви с мужчинами ты ещё не созрел!

* * *

Когда девчонки сбежали, а я отмылся и почти оделся, вошли Мерис и Колин.

Сзади, стеная, тащился медик. Увидев, что я стою без посторонней помощи, а волосы у меня мокрые после душа, он завис в дверях.

А вот на датчики надо было смотреть, медкапсула всё фиксирует.

Колин усмехнулся:

— Я же говорил, Анджей справится сам.

— Нет уж, — поморщился замполич. — Есть вещи, которые ему должен сказать ты. Как договорились!

— Тогда не здесь!

Колин, резко развернувшись, вышел из бокса и пошёл по корабельному коридору в сторону оранжереи.

Я направился следом. Голова была чистая и лёгкая, но, похоже, сейчас ей опять достанется.

От Колина шло такое напряжение… Словами не описать.

Где же он был? А может, он не хотел выходить из этого своего?.. И зря я его?

Но я ли это вообще? Хотя… А кто ещё?

Мы сели прямо в оранжерее, в беседке. Деревянные скамейки с обшитыми кожей сидениями, кусты с птичками. Экзотика…

Может, на «Персефоне» птиц развести? Только они же ещё и гадят, наверное, сверху?

Мерис прошёлся вокруг со сканером, полез в кусты — разговор был не для посторонних.

Дьюп молчал. От него всё так же фонило силой и тьмой. Тьмы он в своём «уходе» нахватался с избытком.

— Хоть расскажи, где был? — осторожно спросил я.

Дьюп мотнул бритой головой. Может, он и сам не знал?

Генерал Мерис полазил по кустам. Выбрался, жуя травинку, кивнул.

Мы находились в закрытой части оранжереи, где посторонних ждать вряд ли стоило. Разве что инспектор Джастин мог пожаловать, это его корабль.

— Я помню тебя с первого твоего дня на «Аисте», — сказал Колин в лоб и без предисловий. — Я не параноик, но твои черты были чертами дома Аметиста. Лицо, телосложение, манера двигаться. Ещё и хвост отрастил, чтобы тебя уж точно заметили. Натуральный экзот, да ещё и с эрцогской кровью. Я наблюдал за тобой все полгода, что ты едва замечал меня. Так мог вести себя только хорошо обученный шпион, и в какой-то момент мне надоело таскать с собой анализатор, определяющий наличие ядов и психотропных веществ в воде и пище. Рисковать собой я привык, но корабль очень уязвим для подобных фокусов. Теперь ты и сам, наверное, понимаешь, что предполагаемого шпиона разумнее держать вплотную к себе. Когда ты был в увольнительной на Орисе, я подсыпал тебе в коктейль спайс. Это сильный наркотик, а ты и сам старался напробоваться там всякой дряни. В итоге тебя развезло, и мне пришлось тащить тебя на «Аист» на собственном горбу. Дальше сомнения мои только нарастали. По документам выучка у тебя была академическая, рыхлая, ты не должен был тянуть даже второго в паре с пилотом моего класса. Но ты тянул. И очень профессионально валял дурака: играл в карты, влезал в какие-то сомнительные авантюры, засыпал в ложементе, прошлявшись всю ночь с такими же отморозками. Это был почерк очень, очень хорошего особиста. Отследить беспорядочное поведение труднее всего. Ты мог входить в короткий контакт с кем угодно. Например, висеть на таком штукаре, как наш генерал. — Дьюп кивнул на Мериса.