Пряди о Боре Законнике

— И куда они высадились? — поинтересовался я.

— На южной оконечности. Насколько мне припоминается — у Морозной горы. Вопрос в другом: где очутились мы?

— Судя по расположению солнца, — вступила в разговор Стояна, — мы где-то на северо-западе.

Друидка выглядела плоховато. Перед этим я всё пытал её о самочувствии, но она лишь отговаривалась и отмахивалась. При этом постоянно избегая глядеть мне в глаза.

— Послушай, — нетерпеливо бросил я. — Не надо со мной так. Мы не чужие друг другу люди. Это ты, надеюсь, понимаешь.

Стояна остановилась и виновато опустила голову.

Меня вновь посетили мысли об её прошлом. Но и опять же, посчитав, что сейчас не то время, чтобы об этом говорить, я отогнал вопросы прочь.

— На северо-западе? — переспросил кто-то из гибберлингов.

Мы все, не сговариваясь, стали оглядываться.

Что не говори, а места тут унылые. Если внизу наблюдалась хоть что-то похожее на растительность — тот же мох, лишайник, то уже саженей через двести по склону — сплошные гольцы, множество каменных россыпей, а ещё выше ледники и снежники. Разбавь всё это студёным ветром, гудящим среди скал — и в целом поймешь, о чём речь.

Густое синее небо над головой было, пожалуй, единственным, что хоть как-то успокаивало взволнованное сознание.

Стылый остров один из древних краёв Новой Земли. На Корабельном Столбе мало что говорили об этом куске Сарнаута. Но если и говорили, то были преисполнены странного благоговейного трепета.

— Вот что, — подал я голос, — сейчас отдохнём немого, перекусим и двинемся в путь.

После этих слов, мой взгляд мимоходом коснулся Крепышей.

— Не знаю, какая выпадет нам дорога — длинная ли, короткая, но идти надо.

— Да это понятно, — понимающе кивали гибберлинги.

Потом мы похоронили мёртвых, в том числе тех филинцев, которых смогли достать. Снесли всех в яму и засыпали камнями.

Всё это время меня не покидали мысли о Яроцком и его людях. Кто такие? Как очутились на «Филине», который, если верить Странникам, пропал без вести? Что эти люди делали у Ургова кряжа?

Одни вопросы. А ответов…

Можно было бы предположить, что Яроцкий возил дикарям табак. Ведь в трюме стоял весьма характерный его запах. Но тогда было не понятно, отчего ратники напали на нас? Может, табак тут и не причём? Неужто есть что-то?

И спросить уже не у кого. Да ещё и Востров погиб… А мог ведь немало поведать. Вот же незадача!

Стоп, Бор! Ты уже совсем… Говоришь о Вострове, как… как… Человек погиб! Твой товарищ, можно сказать.

Я смутился. Проклятая совесть, эта язва, старуха с клюкой, нудящая над самым ухом… И обидное то, что она права.

С трудом подавив в себе нарастающее раздражение, я меж тем обратился к членам отряда с требованием ускориться в сборах.

Все устали, это, безусловно, но каждый понимал, что промедление неприемлемо. И вот мы вышли в путь.

Ветер крепчал. В некоторых местах, что были уж очень открыты, приходилось идти, сгорбившись в три погибели. Местность, кстати, тоже нельзя было назвать удобной для похода. Навалы каменей, крутые подъёмы, не менее крутые спуски, череда провалов и мелких ущелий — всё это весьма затрудняло движение.

Солнце скрылось за скалами. Наступали сизые сумерки северной летней ночи. Воздух значительно похолодел, и мы были вынуждены остановиться на отдых. Я вновь, как когда-то на Урговом кряже, соорудил из зачарованных стрел шалашик, и поджёг его заклинанием.

Скромно поужинав, мы стали устраиваться на ночлег.

— Вернёмся на Корабельный Столб, — шёпотом говорил я, прижавшейся спиной Стояне, — ты отправишься в наш дом в Бёрхвитурейкахусе.

— А ты?

— Будет видно…

— Нет, я не согласна. Почему ты меня отправляешь подальше от себя?

— Почему? Со мной, как видишь, очень опасно находиться… Даже рядом. Постоянно… постоянно… какие-то… какие-то приключения…

В этот момент я хотел сказать про смерть, но сдержался и заменил слова.

— Меня это не пугает.

— За то меня… пугает! Всё, я так решил и больше не хочу слушать никаких возражений! Не забывай, что ты вынашиваешь нашего ребёнка.

Стояна приподнялась на локте и полуобернулась ко мне.

— У нас… в моё время, — начал я, — женщин… беременных женщин отправляли в тихие деревушки. Там они должны были жить до самого рождения чада. И ещё год сверх того.

— Где это «у вас»? На Ингосе?

— Да, — чуть подумав, отвечал я, пытаясь вспомнить свою прошлую жизнь.

И тут мне стало ясно, что Стояна вот-вот готова разреветься. Её милое личико по-детски скривилось, глазки округлились и в них заблестели крупные слезинки, готовые в любую секунду вырваться наружу подобно бурному потоку.

Я тут же смягчился, но это касалось только моего тона.

— Послушай… послушай меня… Не надо слёз!

И вот тут Стояна, конечно же, заплакала, как и полагается девушкам в подобные моменты. Стоит только сказать: «Не плачь», — и они делают наоборот.

— Да что ж ты будешь делать! Думай сейчас не о себе, или мне… Слышишь?

Девчушка кивнула и тут же громко всхлипнула, чем вызвала к нам излишнее внимание Крепышей. Я сделал им знак, что всё в порядке, а сам продолжил шептать Стояне:

— Успокойся… Давай спать.

Девчушка снова всхлипнула и покорно легла на бок, тут же скрутившись калачиком. Я обнял её и прижал к себе.

Подлая память снова выдала на-гора боль воспоминаний. И как бы там ни было, но я был несказанно счастлив, что Стояна жива.

Зубы впились в нижнюю губу, прокусывая её до крови. Я ощутил, как в рот попало несколько солоноватых капель.

По щекам побежали безвольные слезинки…

Она жива! Жива… Спасибо тебе, Сарн! Я даже не знаю, как бы пережил… даже просто мысль о том… о том…

В горле встал противный комок. Каких усилий мне стоило сдержать рыдания, так и рвавшиеся наружу.

Стояна продолжала тихо всхлипывать, но, вскоре, утомлённая своими переживаниями, она заснула.

Хоть лежать на камнях было неудобно, но моё уставшее от сегодняшних событий тело, да и разум, всё одно требовали отдыха. Незаметно для себя я провалился в глубокий сон, правда, совсем без сновидений. И пробудился только под утро.