Пряная штучка

— И как ты собираешься отдать целое состояние за два с половиной месяца?

— Отдам как-нибудь! — Я ловко выхватила письмо, надорвав бумагу с краю, и грозно сверкнула глазами: — Не лезь в чужие дела!

— Что у вас тут происходит? — вплыла в кухню заспанная Стаффи и покосилась на плотника, которого второй день нарочито игнорировала: — Гоблин к тебе пристает? Ударь его сковородкой. Если он скопытится, то в суде я подтвержу, что это была самозащита.

Мы с Этаном от греха подальше отступили друг от друга.

— Напои свою подругу чем-нибудь от бешенства, — буркнул он, выходя в торговый зал.

— Алекса, ты слышала! Он меня пытается оскорбить! — возмутилась Стаффи.

— Просто попей кофе, — предложила устало я.

Надо было начинать день, открывать лавку, улыбаться покупателям, но от дурного настроения хотелось кого-нибудь придушить. Или сесть и расплакаться, как делают девочки. А потом все равно кого-нибудь придушить. Например, первого попавшегося под горячую руку плотника, если он снова рискнет читать мне нотации. Но Этан удивил. Больше с нравоучениями не приставал, а через полчаса, вообще, выбритый, хорошо одетый, и с саквояжем в руках, собрался куда-то уезжать.

Он подошел к прилавку и дождался, пока я обслужу последнюю покупательницу.

— Держи. — На стол лег кошель с монетами.

— По какому случаю? — изогнула я брови, решив, что плотник посчитал меня неудачницей, получившей долг по наследству. С детства не выношу чужую жалость.

— На Ирвина, — пояснил он, давая понять, что неожиданная щедрость не имеет никакого отношения к письму о кредите. — Вернусь послезавтра.

— А подмастерье ты оставляешь, чтобы место, что ли, не заняли? — не стала отказываться я от денег.

— Он приболел, — объявил Этан, ткнув пальцем в потолок. Я невольно задрала голову, будто через перекрытия могла разглядеть лежавшего в кровати парня.

— А ты куда собрался? — растерянно уточнила я и тут же прикусила язык. Что за нелепое любопытство?

— По важным делам. Ревнуешь, женушка? — съехидничал он и пошагал к выходу.

— Очень надо, — фыркнула я.

Из кухни выглянула Стаффи с кружкой кофе (именно кружкой, в чашке просто не может поместиться полпинты жидкости) и от души пожелала:

— Сгинь где-нибудь по дороге. Мы будем ждать от тебя записку о кончине!

— Я привезу успокоительных порошков, пока ты не стала накидываться на людей и не заразила всех бешенством, — одарил широкой улыбкой мужененавистницу Этан.

Подружка так ошалела от насмешки, что не сразу придумала достойный ответ (она, вообще, не мастак думать быстро), только открыла рот от возмущения, а за мужчиной уже закрылась дверь. Привешенный заново колокольчик рассыпал по торговому залу звонкую прощальную трель.

День перевалил за середину, а Ирвин не появился. Когда ручеек покупателей поредел, я поднялась на второй этаж и тихонечко постучалась в мужскую спальню, но ответа не дождалась. Зашла без разрешения.

— Ирвин, как ты себя чувствуешь?

С первого взгляда было ясно, что чувствовал подмастерье себя никак. В прямом смысле слова. Мертвенно-бледный он лежал на кровати, закутавшись в одеяло, и трясся. Я потрогала влажный от испарины лоб. Подмастерье горел.

— Приболел?! — фыркнула от возмущения, вспомнив слова плотника, и немедленно поставила смертельный диагноз: — Да тут птичья лихорадка!

Лично меня Светлый Боженька наградил отменным здоровьем. За всю жизнь горло першило только один раз, когда на прогулке по реке объелась фруктового льда в жару, поэтому чужая лихорадка вызывала панику. А уж когда Ирвин застонал, то я выскочила из комнаты и кубарем скатилась на первый этаж. Стаффи два года отучилась на целителя. Пусть из Университета подружка вылетела, но могла же она справиться с лихорадкой?

— Да я на целителя животных училась, — напомнила она. — Мне объясняли, как собак лечить, а не Ирвинов.

— Ирвин лучше, чем собака! — разозлилась я.

— И сложнее! — огрызнулась подружка.

— Чем он сложнее? У него даже хвоста нет!

— Зато у него есть много остального, что тоже неплохо шевелится! — заупрямилась Стаффи.

— Остальное у него не болит!

— Ладно, — процедила подружка, выходя из-за прилавка, и вдруг со страшно деловым видом отдала распоряжения: — Принеси воды с уксусом для отбирания и завари ромашки.

— А ромашки нет, — растерялась я.

— Тогда шиповника. Его тоже нет, — увидев у меня ошалелую мину, догадалась подружка. — Нагрей кипятку.

Когда я поднялась на второй этаж с полным подносом, то Стаффи с видом истинного целителя ощупывала шею Ирвина.

— Что ты делаешь? — Я поставила поднос на столик.

— Пульс проверяю. Мне кажется, пациент скончался, — спокойно отозвалась недоделанная целительница.

— Как скончался? — от ужаса я сама была готова преставиться Светлому Богу.

— Просто я нажала на точки, которые уменьшают температуру, — пожала плечами подружка. — И не попала. Всякое бывает.

— Ты зачем, вообще, к его шее полезла? — рассердилась я.

Ужасно эгоистично, но на ум немедленно пришла подленькая мысль, что теперь покупатели точно начнут обходить лавку стороной. Решат, что столичная штучка не только бандитка, но еще и отравительница. Вообще, я какой-то черной вдовой получаюсь даже у себя в воображении, а что говорить про фантазии горожан?

— Я жив… — прохрипел Ирвин, позволив мне совершенно неприлично выдохнуть от облегчения, и попытался вяло отбиться от Стаффи: — Пусть ведьма уберет от меня руки.

— Помалкивай! — та совершенно непрофессионально шлепнула больного по влажному лбу. — тебе огромная честь оказана! Ты самый первый из живых, кого я лечу! Гордись!

— Светлый Боже, — зажмурившись, забормотал молитву подмастерье, выказывая неожиданную набожность, — позволь мне умереть позже этой страшной женщины…

— Давай ему пустим кровь, — с энтузиазмом предложила подружка. — Говорят, от лихорадки помогает.

— Пустим кровь?! — в один голос высказались мы с почти умершим и в мыслях похороненным Ирвином. Кажется, больному даже похорошело, так взбодрило предложение самопальной знахарки.

Я прикрыла глаза и досчитала до десяти, а потом с преувеличенным спокойствием всучила подружке мокрую тряпицу: