Психология внимания

Не раз подобные же результаты вызывались и политическим фанатизмом, но везде и всегда точкой опоры является сильная страсть; это служит новым доказательством, что резкие и устойчивые формы внимания зависят исключительно от аффективной жизни.

Оставим в стороне промежуточные ступени и приступим к экстазу в резкой его форме; оставим также без внимания все другие проявления, как физические, так и психические, сопровождающие это необычное состояние, и займемся только одним фактом: крайне усиленной умственной деятельностью при сосредоточении исключительно на одной мысли. Это — интенсивное и заключенное в известные рамки состояние идей; вся жизнь сосредоточена в думающем мозгу, где все поглощено каким-либо одним представлением. Тем не менее, хотя экстаз и повышает до крайней степени умственную деятельность каждого индивидуума, он, однако, не в состоянии преобразовать ее. Он не может действовать на ограниченный и невежественный ум так, как действует на ум образованный и высокопарящий. Ввиду занимающего нас вопроса мы должны различать две категории мистиков. Для иных внутреннее явление состоит в возникновении господствующего образа, вокруг которого лучеобразно располагается все остальное (крестные страдания, зачатие, Пресвятая Дева и т. д.) и который выражается правильной последовательностью движений и речей: таковы Мария де Мерль, Луиза Лато, исступленная из Ворэ. У других великих мистиков ум, пройдя область образов, достигает чистых идей и останавливается на них. Впоследствии я попытаюсь показать, что эта высшая форма экстаза иногда реализует абсолютный моноидеизм, т. е. полное единство сознания, состоящее в одном только состоянии без перемены.

Чтобы воспроизвести это восходящее движение ума к абсолютному единству сознания, только слабое подобие которого представляет даже и самое сосредоточенное внимание, мы не нуждаемся ни в правдоподобных гипотезах, ни в теоретических и априористических рассуждениях. Я нашел в «Castillo interior» святой Терезы описание, следующее за каждой стадией этой прогрессивной сосредоточенности сознания, которая, начав от обыкновенного состояния разбросанности, принимает затем форму внимания, переходит за пределы ее и мало-помалу в некоторых редких случаях достигает совершенного единства интуиции. Правда, это единственный в таком роде документ, но одно хорошее наблюдение стоит сотни посредственных [68] . К тому же оно может внушить нам полное доверие. Это исповедь, написанная по приказанию духовной власти, создание ума очень чуткого, весьма наблюдательного, умеющего владеть словом для выражения самых тонких оттенков.

68

Возможно, что при пересмотре мистической литературы различных стран найдутся еще и другие. Приводимые здесь отрывки взяты из «Castillo interior» и очень небольшое число их из «Автобиографии».

Прошу читателя не смущаться мистической фразеологией этого наблюдения и не забывать, что здесь анализирует себя испанка XVI столетия, руководствуясь мыслями своего времени и говоря свойственным ему языком; оно может быть передано языком современной психологии. Я попытаюсь сделать такой перевод, стараясь показать читателю это постоянно возрастающее сосредоточение, это непрестанное суживание области сознания, описанное на основании личного опыта.

Есть, говорит она, дворец, построенный из цельного алмаза, несравненной красоты и чистоты; войти в него, жить в нем — это цель мистика. Дворец этот находится в нашей душе, мы можем войти в него, оставаясь тем, что мы есть; но путь длинен и труден. Чтобы достигнуть этого дворца, надобно пройти семь обителей; путь лежит через семь ступеней «молитвы». В приготовительной стадии человек еще погружен в многообразность впечатлений и образов, в «светскую жизнь». В переводе: сознание следует своему обыкновенному, нормальному течению.

Первая обитель достигается «устной молитвой». Я это перевожу так: молитва вслух, произносимая речь, вызывает первую ступень сосредоточения, направляет рассеянное сознание на один определенный путь.

Вторая обитель — это обитель молитвы мысленной, т. е. здесь внутреннее сосредоточение мысли усиливается, речь внутренняя заменяет наружную. Труд сосредоточения дается легче: сознание не нуждается более в материальной поддержке слов, выговариваемых и слышимых, для того чтобы не уклониться в сторону; оно довольствуется туманными образами, знаками, развертывающимися в известный ряд.

«Молитва созерцательная» отмечает третью ступень. Здесь, нужно сознаться, я затрудняюсь в способе толкования. Я могу видеть в этой стадии лишь высшую форму второго момента, отличающуюся от него столь слабым оттенком, что он может быть оценен только сознанием мистика.

До сих пор еще существуют деятельность, движение, усилие; все наши способности еще работают; теперь же следует не думать много, а любить много. Другими словами, сознанию предстоит перейти из формы дискурсивной (рассудочной) к форме интуитивной (самосозерцательной), от множественности к единству; оно стремится из лучистого сияния вокруг одной неподвижной точки перейти в одно исключительное состояние громадной интенсивности. Этот переход не составляет ни следствия капризной воли, ни результата исключительного движения мысли, предоставленной себе самой; ему нужно увлечение могучей любви, «последний удар», т. е. бессознательное содействие всего организма.

«Молитва успокоения» вводит в четвертую обитель; тогда душа «не производит более, она получает»; это — состояние высшего созерцания, которое было известно не одним только религиозным мистикам. Это — истина, являющаяся неожиданно и внезапно: ее должно признать, как таковую, без помощи медленных и длинных процессов логического мышления.

Пятая обитель, или «молитва единения», есть начало экстаза, но она неустойчива. Это «свидание с божественным женихом», без прочного, однако, обладания. «Цветы только слегка раскрыли свои чашечки, они распространили лишь первое благоухание». Неподвижность сознания несовершенна; в нем заметны колебания и временные исчезновения; оно еще не может удерживаться в этом необычном и противоестественном состоянии.

Наконец, в шестой обители, в «молитве восхищения», оно достигает экстаза.

«Тело становится холодным, речь и дыхание останавливаются, глаза закрываются; самое легкое движение потребовало бы величайших усилий. Чувства и способности остаются вне сознания… Хотя при этом обыкновенно не лишаются чувств (сознания), но мне случалось лишаться их совершенно. Это бывало редко и продолжалось очень недолго. Чувствительность по большей части сохраняется, но ощущается непонятное смущение, и хотя в этих случаях лишаются способности ко внешней деятельности, однако не перестают слышать. Ощущается нечто, напоминающее неясный звук, несущийся издалека. Тем не менее, когда восхищение достигает высшей степени, перестают слышать даже и таким образом».

Что же такое седьмая и последняя обитель, которая достигается «парением ума»? Что существует по ту сторону экстаза? Единение с Богом. Наступление его неожиданно и могущественно… Это стремительный порыв, обладающий такой силой, что всякое сопротивление ему напрасно.

«Тут Бог сошел в существо души, которая составляет с ним одно целое».

Разграничение этих двух ступеней экстаза не представляется мне неосновательным. На высшей его ступени благодаря излишку единства достигается даже уничтожение сознания. Это толкование покажется законным, если вспомнить подчеркнутые мною выше два места:

«Мне случалось совершенно лишаться чувства»,

«Перестают слышать даже и таким образом, когда восхищение достигло высшей своей степени».

Можно бы цитировать еще и другие места, взятые у того же автора. Замечательно, что в одном из ее «великих восхищений» Божество является ей без формы, как совершенно бессодержательная абстракция. Вот по крайней мере как она выражается:

«Итак, я скажу, что Божество, будучи подобно до чрезвычайности чистому и прозрачному алмазу, много больше видимого мира» [69] .

69

Автобиография, стр. 526.

Мне кажется, что невозможно видеть в этом только простое сравнение, литературную метафору. Это выражение совершенного единства в интуиции.

Этот психологический документ дал нам возможность мало-помалу проследить сознание до его последней степени сосредоточения, до абсолютного моноидеизма; к тому же он позволяет нам ответить на вопрос, часто возбуждавшийся, но решенный только теоретически: может ли поддерживаться однообразное состояние сознания? Свидетельство некоторых мистиков позволяет, по-видимому, ответить на него утвердительно. Без сомнения, истина, гласящая, что сознание живет лишь благодаря изменяемости, общеизвестна и банальна. По крайней мере она признается уже со времени Гоббса:

«Idem sentire semper et non sentire ad idem recidunt»;

но бывают нарушения этого закона у некоторых исключительных личностей, в очень редких случаях и на очень непродолжительное время. В обыкновенном экстазе сознание достигает максимума сужения и интенсивности, но сохраняет еще форму дискурсивную (рассудочную): от очень напряженного внимания оно отличается лишь в степени. Только великие мистики более могучего полета достигали абсолютного моноидеизма. Мистики всех стран и всех времен рассматривали совершенное единство сознания henosis, как окончательное довершение экстаза, редко достигаемое. Плотин добился этой милости всего четыре раза в течение всей жизни, о чем свидетельствует Порфирий, который испытал ее только однажды: шестидесяти лет от роду [70] .

70

Porphire. Vie de Plotin, гл. XXII.