Птица-жар и проклятый волк
Шрифт:
Убежала она, и будто не было этого дня, будто он намечтался, приснился. Вечереет, где-то собаки лают, ветер с реки задувает. Идёт Завид в корчму, а сам думает: если для того, чтобы им с Умилой быть, птица-жар надобна, так он уж её достанет любой ценой.
Глава 21
Нынче осенью в Белополье только и разговоров, что о заморских послах. Будто бы их ждут к зиме, да не выйдет ли с того худа? Нечисть-то совсем разгулялась! Уж и в домах у добрых людей неведомо что творится: то горшки с полок упадут и вдребезги побьются,
Да вот беда: не помогал против них можжевельник, не спасал и куриный бог, подвешенный над насестом, не гнали их заговоры. Не выходило и задобрить их корнем папоротника. В окрестных-то лесах, поди, весь папоротник извели, да без толку.
Заморские-то послы прибудут, на этакое поглядят и кто знает, что подумают. Скажут, царь Борис в своём дому порядка не наведёт.
Да ведь может случиться и что похуже. Они-то к зиме обещаются, да как настанет зимний коловорот, нечисть и вовсе наберёт силу. Известно: в эту пору границы между мирами тонки. Если хоть что стрясётся с послами, будет всему царству великая беда!
Поговаривали, что и в царском терему неладно. Что-то воет да стучит в подполье, а то заплачет, будто дитя малое; и кони, невзирая на пригляд, поутру нет-нет да заморены, спины мокры, шелковые гривы спутаны; и будто бы сам собой опрокинулся чугун со щами, стряпуху мало не обварило. И в царском терему не было спасенья от нечисти, и хуже того: поговаривали, оттуда всё зло и пошло.
Говорили, подменыш силу набирает. Мало не двадцать годов он жил в терему, а царь Борис так и не решился его извести, так и не прознал, как спасти да вернуть родного сына. И старый волхв не помог.
С волхвом и вовсе неладное вышло: в этот жнивень его мёртвым нашли, не своею смертью умер. Что-то его подрало, обошёлся кровью, люди пришли, он уж застыл. И говорили, не звериные то были когти, а будто совиные.
Боялся народ — как не бояться? Да уже разговоры пошли о том, что подменыша сжечь бы, выволочь из терема, да на костёр. Царь-то Борис неведомо чего ждёт — пожалуй, дождётся беды! Людям житья нет, да если ещё с заморскими землями выйдет раздор…
Льёт дождь на дворе, вечер тёмен. В корчме людно, да только разговоры невесёлые. Если бы Дарко теперь сюда с волком пришёл, им бы велели в углу сидеть да помалкивать. Не до потехи нынче.
Собрались за столом Дарко с Невзором, Пчела, Завид и Добряк, и Ёрш тут же. С ними в Белополье поехал, всю дорогу только и твердил, что брат его, Карп, непременно им поможет, всем работу на царском дворе найдёт.
Сам Карп рядом сидит. На Ерша до того похож — сразу видно, братья. Лицо красное, безбровое, волосы как льняная кудель.
— Нет, — говорит. — Об чём только ты толкуешь? Нешто думаешь, будто к царю на службу легко попасть? Мудрено это!
— Да ведь я уж слово дал, что ты поможешь! — сердится Ёрш.
— Кто ж тебя за язык-то тянул? Неча за других обещать! Нет и нет, говорю. Да почто вам на царский двор надобно, нешто иной работы нет? Вот будто мельник работника искал.
— Нужон нам тот мельник!..
К царю хотим. Да ты хоть одному дело найди.Над столом склонились, шепчутся сердито. Невзор по сторонам глядит, следит, не услышал бы кто. Уж на них из тёмного угла один человек косится.
— Да что вы задумали? — пытает Карп. — Ясно, темните! Сей же час встану и уйду, ежели правды не скажешь.
Ёрш поглядел на Невзора, тот на Пчелу, Пчела на Добряка. Пожали плечами.
— Сам-то языком трепать не станешь? — спросил Добряк.
— Да чтоб мне дня не пережить! — с жаром поклялся Карп и, подавшись к брату, нетерпеливо добавил: — Ну?
— Да вот… — прошептал Ёрш неохотно, замялся и докончил совсем уж тихо: — Добыть разве птицу-жар…
Карп так и подскочил, округлив глаза, и повторил тоже шёпотом, однако ж довольно громко:
— Развести пожар?!
На него зашипели, замахали руками.
— Сядь, сядь! — потянул его Ёрш за рукав.
Не слушает Карп, шумит:
— Да что «сядь», что «сядь»? Вы-то, поди, из этих, из тех, кто подменыша…
Тут опомнился он, увидал, что народ оглядывается. Опустился на лавку и шепчет сердито:
— Подменыша извести задумали?
Насилу ему растолковали, чего хотят. Да только Карп и не вздумал помогать, забоялся.
— Ишь, — сказал сердито, — вам помоги, а сам головой отвечай! С кого, думаете, за птицу-то спросят? Ежели за вас поручусь, так с меня и спрос. Ну, брат, едва не удружил ты мне!
Поднялся он тут, с грохотом отодвинув лавку, да и ушёл. Ёрш только крякнул огорчённо.
— Эх ты, — укоризненно сказал ему Добряк. — Бестолкова ты, возьми тя короста! Чё обещался-то, будто он поможет? Делать-то чего теперь?
Ёрш виновато отвёл глаза.
Мужики примолкли и только почёсывали в затылках да глядели в кружки, вздыхая, будто думали сыскать там ответ. Корчмарь, до этой поры не сводивший с них глаз из опасения, что выйдет ссора, теперь продолжил крутить веник из полыни. Докончив, подвесил его над окном, где за полынью уж и стены было не видать. Да поди знай, отпугнёт ли это нечисть, если нынче она ничего не боится.
— А вот… — начал Пчела. Все поглядели на него с надеждой, но он осёкся, хмурясь, и покачал головой.
Тут человек, сидевший в самом тёмном углу, оставил своё место да к ним подсел.
— Я кое-что услыхал, — говорит. — Видите ли, как складывается: вам помощь нужна, и мне помощь нужна. Я в царский терем вхож и вас проведу, только окажите мне услугу.
Сам-то, видно, не из простых — кафтан на нём расшитый, рубаха шелковая. В чёрных волосах ни сединки, лицо молодое, а глаза престранные: запали, как у старика. Всё же глядят живо, с блеском.
— О какой услуге просишь? — спрашивает Невзор, хмуря брови.
— В ином бы месте потолковать, — отвечает человек, а сам усмехается. — Здесь ни к чему вести такой разговор, услышат. Вот что: завтра, как стемнеет, приходите к старому мосту за мельницей, там и поговорим.
Сказал этак, поднялся и ушёл, только они его и видали.
— Вишь ты, — с досадой сказал Невзор, — небось уж всё Белополье знает, куда мы собрались. Как бы поутру сам царь не пожаловал! Явится да скажет: слыхал, вы…