Птицеед

— Бальд меня уже перевязал, — он не желал никаких процедур.

— Вижу. И всё же я здесь для этого.

Я занялся его глазницей. Снял повязку, вытащил окровавленный тампон, заменил новым, смоченным в эликсире. Пациент перенёс эту не самую приятную процедуру с терпеливой обречённостью. Сомниум помогал хорошо.

Я притащил ему дополнительное одеяло и целый кувшин воды. Ночью мог быть озноб, и, если его скрутит, он до нас просто не докричится. В отряде нет прекрасных сестричек в белых передниках из больницы Улыбки Рут, чтобы дежурить у его кровати всю ночь. Каждый должен был отдохнуть.

— Мне жаль, — сказал я, глядя в его голубой, с поволокой наркотической дрёмы глаз.

— Сэкономлю на пятаках. — Его губы с усилием выдавили улыбку.

Я лишь изобразил вежливый интерес, не понимая, и Никифоров пояснил:

— Пятаки — росские медные монеты. По нашей традиции их кладут на глаза мертвецам. Я обойдусь одним.

— Как там говорится у вас в Талице? Смерть с тарелкой блинов пока не идёт тебя угощать. Если по дурости не занесёшь в глазницу заразу, то проживёшь ещё долго.

Он не услышал. Уснул. И я взял трубку из его ослабевших пальцев, чтобы не загорелся плащ или матрас. Наркотик кружил голову, дым щекотал ноздри. Я выбил из трубки остатки табака, бросил её на единственный табурет и едва дополз до своей кровати, рухнув на неё чуть ли не плашмя.

Усталость и нервное напряжение последних дней, а также проклятущий аромат сомниума дали о себе знать.

Я проспал часа три. Была ранняя ночь, судя по луне, поднимавшейся к рогатому месяцу. Ещё раз проверил раненого, отметил — лихорадки нет, и спустился вниз, сетуя, что старая лестница скрипит слишком уж громко.

Внизу не спал только Плакса — на полу, возле его кровати, горела маленькая масляная лампадка. Он приподнял голову, когда я проходил мимо, и вышел на улицу следом.

— Ни в одном глазу, — пожаловался наёмник. — Я тут с солдатиками словами перекинулся.

Он замолк, так что мне пришлось его подстегнуть:

— И?..

— Раньше нас тут прошагала группа из Дорского полка. Спешили что есть мочи.

— Ребята Авельслебена.

— Я не так выразился. Группа из остатков Дорского полка. Им крепко дали под хвост у ульев. И не только пнули, но и подожгли задницу. Полный разгром. Такого не было лет пятьдесят. Вся кампания завершилась провалом. Они нарвались на орду Медоуса, а в засаде ждал Комариный Пастух.

— Что? Лично? — Даже глухой бы распознал во мне глубокого скептика.

Плакса тоненько хихикнул.

— Тогда бы точно их размазало по Илу, словно паштет по белому хлебу. Нет. Пастуха, по счастью, не было, а вот сотня его чёрных жёлудей устроили мясорубку. Ты представь, каково это.

— Не хочу, — скучно ответил я. — У меня невероятно приземлённое воображение. Представлять умею лишь красивых девиц, да золотых соловьёв, рассыпанных по моим карманам, сундукам и подвалам.

— Да я не о том, как их там пережевывали, — поморщился Плакса. — Вообрази, каково Авельслебену.

Я постарался вообразить. Сын одного из влиятельнейших людей Айурэ, владелец акров земли.…Ему вполне неплохо. Особенно если сравнивать с рядовыми жителями, которым приходится думать вечером о том, чем утром насытить собственный желудок.

Моя помятая рожа дала знать Плаксе, что я сегодня тугодум и не спешу туда, куда ему надо, в своих размышлениях, поэтому он пояснил:

— Ему конец. Ульи чистили всего лишь три года назад. Помнишь же тот успех и победу. К ним вообще не стоило лезть в ближайшее время. Только людей зря гонять.

— И терять, — буркнул я.

— А он погнал. И потерял. А ещё по меньшей мере сорок пушек остались в Иле. Это конец его успеху. Полагаю, лорд-командующий сожрёт его без соли и горчицы.

— Люблю твою наивность. И я не про размышления об особенностях пищеварения лорда.

Плакса тут же скорчил скорбную гримасу:

— Опять в тебе проснулся благородный, совы дери весь ваш чванливый род.

Я назидательно поднял палец к луне и месяцу:

— В детстве нас учат быть осторожными в суждении поступков высокопоставленных риттеров. Особенно если не обладаешь полной информацией о произошедшем и причинах, побудивших кого-то сделать нечто. Оно сейчас так, а через пару минут уже совершенно иначе. Так что Авельслебена могут наказать. А могут пожурить. Или вообще не заметить, что случилось. А то и вовсе наградить.

— Но факты…

— … в Айурэ вещь зыбкая. На то они и факты. Сперва найди, какому аисту выгодно жрать эту жабу, а потом суди. Но только тихонечко.

Мой палец больше не указывал в небо, а с таинственным видом прижался к губам.

Плакса в очередной раз выругался, добавляя к совам только что упомянутых аистов, чтобы всем пернатым неладно было.

— Но ты хотя бы признай, что проигрыш в этой битве всё равно довольно болезненный.

Я легко признал, думая про себя о том, что идущие в Ил люди должны осознавать риски и понимать, что в Шельф они могут не вернуться. Особенно когда дёргают за усы кого-то из сонма прихвостней Светозарных. Рейн первым делом научил меня этому: «Помни о том, что обратной дороги может не быть».

Правило, которое вдалбливал в меня старший брат, рано или поздно срабатывает с каждым из нас. И он — тому прямое доказательство.

— Ты никак в Лужу собрался? — Наёмник заметил серое полотенце, которое я выклянчил у нашего чистюли Януша ещё несколько часов назад, как только мы заселились.

— Тебе бы тоже не помешало.

Он с усмешкой поднял руку и понюхал у себя под мышкой.

— Успеется. Вода слишком мокрая, чтобы я туда лез добровольно.

Воняло от него хуже, чем от козла.

— Ну, как знаешь.

Я пересёк внутренний двор Пустого кольца, поднялся на стену, тянущуюся между двух опорных башен, прошёл площадку с тремя картечницами, где похрапывал единственный караульный, толкнул не запертую калитку и оказался среди подсобных помещений.

Это был двор Лужи — места, которое так не любил Плакса. Здесь, у самой внешней стены, ближайшей к цивилизации и сильно поеденной временем, располагалась эта самая лужа — прямоугольный бассейн, облицованный древней бордово-голубой мозаикой. Частично выщербленной, способной порезать ноги и за века ставшей тусклой.

Когда-то некто уронил здесь в землю колдовство. Возможно, случайно, в пылу битвы, а быть может, зная о результате. В кратере забил источник горячей воды, и один из мудрых начальников Шестнадцатого андерита решил не заваливать его камнями, а воспользоваться подвернувшимся случаем.

Он устроил купальни, а его последователи воздвигли над ними крышу и стены, до наших дней не дожившие. Теперь камни от постройки мшистой грудой лежали вдоль стены, нетронутые уже несколько веков.

Кроме меня здесь была лишь Толстая Мамочка. Она забралась в самую середину, и торчала лишь верхушка её круглого шлема и верхний ряд отверстий, в которые свободно заливалась вода. Металлическая кочка над поверхностью мутно-белой лужи.