Птицеед

Но больше всего меня заинтересовали его ступни. Там, где он касался земли, начинал неспешно прорастать клевер.

По счастью, стоял он к нам спиной, свесив руки вдоль тела и опустив голову. Я несильно толкнул Иду плечом обратно, к дому. Она, не сводя с незнакомца взгляда, сделала шаг назад. Я поступил ровным счётом так же.

Странный человек пошёл от нас прочь, к колодцу, так и не оглянувшись, засеивая андерит клевером. Он выглядел одновременно очень больным, растерянным и раздражённым. Краем сознания я отметил, что Оделии и близко с ним не было.

От колодца перепуганной перепёлкой метнулась женщина, до этого прятавшаяся там. В чепце и коричневом платье, быть может, жена кого-то из младших командиров, она бежала прочь.

«Клевер» выпрямился и проследил за её бегством. Теперь я видел его лицо — плоское, с большим ртом и вытаращенными, похожими на рыбьи, глазами. Ни ресниц, ни бровей. Светло-жёлтые немытые жидкие волосы стоят дыбом над высоким лбом. И казался он озадаченным. Как кот, который недоумённо спрашивает у самого себя, провожая взглядом улепётывающую мышь: «Это она серьёзно собирается от меня убежать? Какая глупость!»

Женщина, уже оказавшаяся возле разваленных ворот, ведущих в соседний двор, споткнулась, упала плашмя, прорастая цветами, превращаясь в страшную кочку из костей и плоти.

Плоскомордый не стал проверять, жива ли она, прекрасно зная результат. Неуютными рыбьими глазами он смотрел на нас. Секунду.

— Бежим! — крикнул я.

Его большой рот улыбнулся, на мгновение появился лиловый язык, под которым золотом блеснула руна. Меня и девушку на дюйм приподняло над землей, и мы понеслись к нему, словно нас тащило на невидимой веревке. Ида вскрикнула, забарахталась, я же приготовился, зная, что у меня лишь один шанс, и рубанул саблей ему по лицу, как только мы застыли перед ним, всё так же болтаясь в воздухе без всякой опоры.

Он поймал моё запястье стальными пальцами, сжал так, что я выронил саблю. Глаза с молочной радужкой уставились мне в лицо, рука притянула к себе, и я отметил, что кожа у этого человека желтоватая, а по щекам вьётся очень мелкий красный рисунок — татуировка. Символы мне были знакомы — старый язык народа квелла. Читать его я не мог, но эти буквы иногда находили на изваяниях в Иле.

Куда интереснее было то, что среди букв то и дело попадался рисунок цветущей магнолии.

Плохо.

Я знал, чей это знак — Осеннего Костра. И, выходит, перед нами один из её слуг. Надеюсь, что слуг, а не учеников.

Впрочем, нам и этого достаточно. Не представляю, как противостоять таким созданиям.

Пальцы его левой руки легли мне на темя, и я понял, что ещё секунда, они сомкнутся и мой череп будет раздавлен, точно пустая яичная скорлупа. Но это древнее порождение Ила перекатило руну из-под языка за щёку, сказав очень мягким, удивительно тёплым голосом:

— Ну надо же. Выродок. Ха. Сладко пахнешь. Прошлым. Повиси пока.

Пальцы разжались, и глаза обратились на Иду.

— Маленькая сестра, ты-то мне и нужна. Знаешь моё имя? Оно написано у меня на щеках. Вижу по твоему лицу, ты читаешь на квелла. Скажи его.

Он не просил. Заставлял, и она подчинилась, не в силах сопротивляться:

— Кровохлёб. — В голосе ритессы смешались презрение, отвращение и боль, когда молочные глаза пронзали её разум.

Я знал, кто он. Видел гравюры в старых книгах, где были подобные ему. Люди с жутковатыми прозвищами, заменившими им имена. Суани[3] одной из Светозарных.

Века назад многие младшие колдуны соблазнились Илом, как и их великие учителя. Помешались на желании обладать лучшими рунами и ушли в глубину, чтобы никогда не вернуться и навсегда измениться. Большинство из них давно мертвы, но некоторые до сих пор порочат память Рут, шастая по земле. А это совсем мелкий суани, раз ему так просто находиться в Шельфе.

Но он достаточно крупен, чтобы прикончить нас одним хлопком ладоней.

— Ты ведь знаешь, где Перламутровая. Отдай её мне, и мы расстанемся по-доброму. Буду сниться лишь в твоих незначительных кошмарах, маленькая сестра.

Улыбка его была нисколько не обворожительной, но он старался.

— Отпущу тебя и этого выродка. Слово.

Выстрел прозвучал громом. Правда, я не ожидал такого и вздрогнул. Нервы мои от присутствия этого долговязого урода были не то чтобы в идеальном состоянии.

Пуля ударила ему в спину, он утратил контроль, и мы рухнули под ноги, словно кто-то перерезал нити, которые удерживали нас в воздухе.

Там, где погибла женщина, на одном колене стоял Капитан. Ружьё у него дымилось. Он хладнокровно работал шомполом, готовясь к следующему выстрелу. Над ним, возвышаясь стальным шкафом, широко расставив ноги, застыла Толстая Мамочка. Она была ниже пришедшего Кровохлёба, но уж точно — массивнее.

Жерло её шестифунтовой пушки уставилось прямо на суани, которого совершенно не впечатлила пуля. Колдунья попыталась встать, но я же истинный рыцарь, поэтому рванул её на себя, да ещё и прижал к земле, видя перед глазами грязные ступни и проклятущий клевер.

Харкнуло огнём, ядро врезалось Кровохлёбу в грудь, со звуком столь неприятным, что забыть его у меня никогда не получится.

Такой напор снёс даже его. Он пролетел над нами, впечатавшись в стену офицерского дома, сполз на землю, оставляя на камнях кровь, тут же обращавшуюся в мох, на котором распускались ярко-алые цветы.

Ида кашляла от дыма, когда я тащил её за собой, подальше. Капитан, зарядивший ружьё, невозмутимо подмигнул мне. Этого блондинистого сукина сына не смутила бы и нагая Осенний Костёр, не то что такая «мелочь», как её помощник.

Пуля угодила в шею, фонтанчик крови брызнул и прекратился.

Толстая Мамочка работала быстро, перезаряжая пушку. Справилась за минуту, засыпав из деревянного футляра стальную картечь.

Суани, израненный, с продавленной грудью, выломанными рёбрами и рваной дырой от удара ядра, и не думал умирать. Он поднимался, и не приходилось надеяться, что павлиний выкормыш проглотил свою руну, а тем паче ею подавится.

Пушка снова рявкнула, теперь уже победно. Картечины взвизгнули, пронеслись через двор, и по меньшей мере двадцать из пятидесяти крупных шариков врезались в Кровохлёба, превратив его в решето.

Я не сомневался, что теперь он мёртв. На его теле начали расти и распускаться прекрасные цветы…

* * *

[1] Шестиугольник — термин, обозначающий количество заклинаний, которые колдун любой ветви, кроме Перламутровой, способен использовать в течение суток, без отдыха, после выматывающей его силы практики. После исчерпания шестиугольника, контакт с руной прерывается на какое-то количество часов. Всего, как не сложно догадаться, в шестиугольнике шесть заклинаний (по количеству углов). Соответственно Перламутровая ветвь, из-за прожорливости своей магии, способна использовать лишь три или вообще два заклинания (для них используется термин — треугольник).