Птицеферма

Оторвав взгляд от пожилой женщины, направляю его в ту же сторону, куда уже глядят все остальные жители Птицефермы.

Впереди гордо шествует Филин. Лицо серьезное, взгляд сосредоточенный — прямо перед собой; губы сжаты в прямую линию. А еще Глава оделся во все белое. Его рубашка и брюки настолько белоснежные, что на солнце на них больно смотреть; щурюсь. Впервые за два года вижу Филина таким важным и торжественным. А мне-то казалось, что видела уже все его ипостаси. Не иначе, берег новые вещи для особого случая.

Вслед за Филином Ворон и Ибис ведут Олушу. Как ни странно, не держат — идут по обе стороны, не столько контролируя, сколько напоминая, что бежать некуда.

Олуша и не пытается бежать, идет, склонив голову и завесив лицо волосами. Смотрит под ноги, обнимает руками тощие плечи.

Контраст между подсудимой и судьей особенно разителен благодаря белым одеждам второго — на Олуше все то же перепачканное платье, в котором я видела ее утром.

— Долбаный театрал, — слышу шепот Ника над ухом.

О да, таков Филин и есть — любитель визуальных эффектов. Как бы я хотела похоронить его в этом белоснежном наряде…

Филин, а затем Ворон, Ибис и Олуша входят в круг, образованный жителями Птицефермы. Затем конвоиры оставляют свою подопечную рядом с Главой, а сами отходят в общий ряд. Их миссия выполнена.

Ну вот и все. Все тридцать пять человек в сборе.

Невольно задумываюсь о том, сколько заключенных на данный момент проживает на Птицеферме по документам. Скольких Филин убил, прочищая себе дорогу к власти? Еще тридцать пять? Сорок? Больше?

— Итак, я предлагаю начать!.. — голос Главы летит над нашими головами.

Мне тошно смотреть на этого человека. Пялюсь в небо. Сегодня оно удивительно голубое и чистое, лишь вдалеке плывут редкие перистые облака. Было бы здорово, если бы непредсказуемая Пандора послала сейчас дождь. С удовольствием бы посмотрела, как Филин будет месить грязь в своем белом одеянии.

Но дождь не начинается, а Глава говорит и говорит. Стандартный набор фраз: о единстве, о «семье», о том, что мы живы лишь благодаря его законам и их неукоснительному соблюдению, о ценности каждого…

Слышу, как усмехается Ник за моим плечом — такой долгой речи о том, как Филин всех нас любит и радеет за наше благополучие, ему еще слышать не доводилось. И правда, в последний раз Глава так заливался соловьем на похоронах Тетерева. На моем так называемом суде он был слишком взбешен, а потому немногословен. Сегодня Филин спокоен и доволен, хоть и пытается это скрыть за серьезным выражением лица. Ему нравится карать и миловать. Впрочем, чтобы помиловать, белые одежды не надевают и не вышагивают впереди процессии с видом гласа господнего.

К тому времени как вступительная речь завершается, у меня уже слезятся глаза от долгого смотрения в небо.

— Олуша, а теперь ответь, зачем ты это сделала? — вопрошает Глава. — Ты ведь знала, что эти медикаменты могут спасти жизни твоих друзей, соседей.

Олуша вздрагивает, когда к ней обращаются; глаз не поднимает. Ее губы что-то беззвучно шепчут. Прищуриваюсь, всматриваясь.

— «У меня нет друзей», — тихо переводит Ник, все еще держа меня за руку.

Поджимаю губы.

— Ответь! — голос Филина пропитан праведным гневом и грохочет, будто гром.

От этого громкого окрика Рисовка отворачивается и прячет лицо на груди Сапсана.

Олуша молчит.

— Ответь же! — Глава подходит к допрашиваемой совсем близко. Ударит? Нет, всего лишь кричит еще громче: — Отвечай нам!

По рядам проходит шевеление, начинается шушуканье.

— Может, язык проглотила вместе с таблетками, — язвительно высказывается Кайра, но тут же покорно замолкает и тупит взгляд, стоит Филину глянуть в ее сторону.

— Ответь!

— Я хотела избавиться, — тоненько отвечает Олуша, так и не поднимая глаз и гипнотизируя потрескавшуюся глину под своими ногами. — Избавиться хотела… От ребенка…

Филин благосклонно кивает и важно поднимает вверх руку с вытянутым указательным пальцем. Поворачивается кругом.

— Все слышали? — уточняет. — Всем уже известно о беременности Олуши. А теперь смотрите, она самовольно решила избавиться от ребенка, не посоветовавшись с нами, не спросив разрешения! — царь и бог в белых одеждах не терпит, когда кто-то хотя бы дышит без его позволения.

— Значит, она не пыталась покончить с собой? — ахает Чайка, кажется, шокированная ответом подсудимой.

— Отвечай, — Филин ловко переадресует вопрос из «зрительного зала».

Олуша всхлипывает, машет головой.

— Я думала, выпью лекарств, меня будет тошнить и случится выкидыш.

На этих словах Сова воздевает глаза в небо. Согласна с ней. Даже я, будучи далекой от медицины, понимаю, что пытаться прервать беременность отравлением — метод сомнительный.

— Почему таким способом? — теперь голос Главы звучит даже ласково — подводит к главному и невероятно этому рад.

— А каким? — Олуша так и не поднимает головы, общаясь исключительно со своей обувью. — Сова отказалась мне помогать хирургически.

Филин кивает, принимая версию.

— Как ты получила лекарства? Ты их украла или тебе кто-то помог?

Никто в здравом уме и ни при каких обстоятельствах не помог бы Олуше выкрасть медикаменты. В лучшем случае, отказали бы, в худшем — тут же донесли бы главе.

— Помог, — тоненький голос Олуши заставляет меня шире распахнуть глаза. — Сова сама дала их мне.

Мне хочется прикрыть глаза руками, но я так и стою и смотрю на подлую глупую Олушу. На скривившегося Филина. На побледневшую от такого обвинения Сову.

— Ты что городишь?! — сначала мне кажется, что пожилая женщина бледнеет от шока, теперь понимаю — от ярости. — Не было такого. Кайру спроси, чью задницу я перевязывала с утра!

Тайком выдыхаю с облегчением. Алиби — это прекрасно. Как знала, что не зря воткнула в Кайру тот ржавый гвоздь.

Взгляды скрещиваются на упомянутой. Та недовольно закатывает глаза.

— Правду Сова говорит, — подтверждает нехотя. — Дура, — это уже адресуется Олуше.

В этот момент подсудимая впервые вскидывает глаза.