Птицеферма
Шрифт:
— То есть меня просто нет? — шепчу, вновь прикрывая глаза.
— Есть, Эм, — Ник успокаивающе гладит меня по плечу. — И мы ещё все расскажем и добьемся справедливости. Но давай сначала вернемся домой.
Мне нравится звук его голоса. Он всегда вселял в меня уверенность. Теперь я помню.
— Давай, — соглашаюсь.
Мы ужинаем в моей каюте и разговариваем. Ни о чем и обо всем сразу.
Я успокаиваюсь. Почти.
А потом Ник остается со мной на ночь. Удивляется, когда я прошу выключить свет, прежде чем раздеться. Но
Чертову надпись, предсмертный подарок Кайры, следует свести, как только я окажусь на Новом Риме в руках опытных врачей, в распоряжении которых будет необходимое оборудование. Но до тех пор Ник не должен видеть слово «убогая» на моей коже. Только не он.
— Что это? — только спрашивает, проводя ладонью по моему животу и чувствуя выпуклость свежих царапин.
Отвожу его руку, не позволяя продолжить изучение и наощупь понять, что на мне не просто бесформенные порезы, а буквы.
— Поранилась, когда ползала по крыше, — вру.
Ник принимает мою версию. Верит — привык, что я никогда ему не лгу. А может, я просто умело его отвлекаю, целуя и заставляя забыть о неровностях на моей коже.
Не знаю, что будет, когда мы вернемся домой, но сейчас мне не хочется ни о чем думать. Хочу насладиться любимым мужчиной сполна.
Впереди у нас долгий перелет до Нового Рима. Еще несколько дней на «Омеге», а затем на пересадочной станции Гамма-IV нас встретит другое судно и отвезет уже прямиком домой.
— Я хочу, чтобы ты ночевал у меня каждую ночь, — шепчу ему в губы.
— Мне нравится твое предложение, Янтарная, — получаю в ответ.
А в следующий момент уже выгибаюсь навстречу, с трудом сдерживая стон и комкая в кулаках простыню.
Все просто и понятно.
Мужчина и женщина, которым хорошо вместе.
В темноте.
…— Так просто?
— А зачем усложнять?..
Когда мы покидаем «Омегу», собравшийся в стыковочном узле экипаж смотрит на меня как на пещерного жителя, внезапно выбравшегося из своего убежища.
Ник с кем-то прощается, пожимает руки. Ему улыбаются, желают удачи. Я и по именам знаю разве что капитана корабля и доктора.
Приводят закованного в наручники Дэвина.
Ему пребывание на «Омеге» тоже пошло на пользу. За эту неделю он даже потолстел. Выглядит вполне здоровым, окончательно пропали тремор конечностей и болезненный блеск глаз.
— Салют, детка! — усмехается мне, приподнимая скованные руки. — А, черт, — вспоминает о своих оковах. — Жаль, но помахать не могу. И тебе, Валентайн! — корчит гримасу.
— Угу, — усмехается Ник. — И тебе не хворать.
— Живее всех живых, — ехидничает Дэвин, позволяя себя увести.
Сейчас его передадут экипажу встречающего нас «Генерала Моркейка», и мы увидимся теперь разве что в комнате для перекрестного допроса. Если у Дэвина и есть мизерный шанс бежать, то только сейчас.
Он спас нам жизнь, а мы обрекаем его на жизнь за решеткой. Я так не могу…
Ник вдруг первым срывается с места.
—
Эй, парни! — окликает конвой. — Вы куда? Я сам его отведу!Те останавливаются. Оборачиваются, вопросительно смотря на капитана.
Шофф пожимает плечами.
— Как знаешь, — обращается непосредственно к моему напарнику. — Вас ждут прямо на выходе из «рукава», — и уже своим: — Парни, давай назад. Ник, удачи, — протягивает ладонь; прощаются. — И вам удачи, лейтенант, — мне — официально.
Сдержанно киваю и спешу вслед за напарником, уводящим арестованного на станцию.
Сказать, что я поражена, — ничего не сказать. Не ожидала от Ника и, кажется, люблю его ещё больше.
Станция полна народу.
Все куда-то спешат, катят чемоданы, громыхая колесиками, или везут их на воздушных грузовых платформах, будто летающих слонов на веревочках, сбивая ими прохожих. Людно. Шумно. Пахнет металлом, пластиком и машинным маслом.
Как и обещал капитан Шофф, люди в темно-серой — уже не в фиолетовой! — форме с нашивками с вписанной в круг буквой «П» на рукавах ждут нас на выходе. Четверо. Стоят, заложив руки за спину, создавая препятствие на пути пешеходов. Полицейская форма дает преимущества — люди стараются обходить их по дуге и не приближаться.
Когда до встречающих остается всего пара метров, Дэвин вдруг вырывается, «бьет» Ника локтем в живот и на бешеной скорости мчится в толпу.
Ник же так удачно бросается за ним, что умудряется «случайно» толкнуть одного из встречающих, тоже кинувшегося было в погоню. Тот, потеряв равновесие, — второго. Второй — женщину со «слоном на веревке». Та — с оскорбленным воплем огреть «наглого законника» сумочкой по голове. Начинается склока.
Во всеобщем гомоне Дэвин умело смешивается с толпой. Остается только избавиться от наручников, но не думаю, что у такого пройдохи, как Дэйв, будут с этим большие проблемы — выкрутится.
Прячу улыбку и отхожу в сторонку, пока от обиженной женщины не досталось и мне.
— Я буду писать жалобу!..
— Мэм, вы мешаете нам выполнять нашу работу…
— Ах, я мешаю, грязный ты коп?!.
ГЛАВА 42
Женщина некрасива.
Довольно высокая и очень худая. Плоская, с костлявыми плечами и выпирающими ключицами, видимыми в вороте не до конца застегнутой спортивной кофты. Впалые щеки, запавшие бледно-серые глаза с темно-фиолетовыми кругами под ними. Тусклые светлые волосы, только что расчесанные, но уже вновь спутавшиеся и торчащие в разные стороны.
Приглаживаю их ладонями. Эффекта нет.
Скручиваю сзади в «гульку»; закрепляю щедро подаренной мне одной из женщин экипажа «Генерала Моркейка» заколкой. Не лучше, но хотя бы аккуратно.
— Ой, дорогая, бросай его, а, — участливо советует другая посетительница туалета, прихорашивающаяся у соседнего зеркала. — Нельзя же так себя доводить.
Поворачиваю к ней голову; смотрю прямо и недружелюбно, вкладывая в свой взгляд немой посыл: «Не трогай меня и иди, куда шла». Однако моя незваная советчица — неспециалист в общении взглядами.