Птицеферма

Тоже дошли слухи, значит? Впрочем, за целые сутки Чайка могла бы оповестить всю Пандору, не то что жителей одного не слишком большого лагеря.

— В курсе, — подтверждаю.

И совершенно не знаю, как выкрутиться. Вчера, пока я не вспомнила о своей работе и о задании, из-за которого оказалась здесь, спланированное убийство Момота казалось мне отвратительной, неприятной, но тем не менее приемлемой мерой. Теперь же я точно знаю, что готова убить его при самообороне, но ни за что во сне или исподтишка.

— Я его сделаю, — чужой уверенный голос врывается в мои мысли, напоминая, что я в помещении не одна.

Вскидываю на Пересмешника глаза.

— Что? — может, мне послышалось? До сих пор Пересмешник создавал какое угодно впечатление, но точно не дурака.

— Уложу его в поединке.

Нет, не послышалось.

Качаю головой, медлю, подбирая слова — насмехаться и обижать его после того, сколько Пересмешник для меня сделал, не хочется.

— Вы, элементарно, в разных весовых категориях.

Но тот и не думает впечатляться.

— Еще аргументы? — язвит.

— Соперники определяются жеребьевкой. Ты можешь проиграть ещё с другим противником, так и не встав в спарринг с Момотом. Или же провести десять боев и просто упасть под ноги Момоту от усталости.

Пересмешник усмехается, зачесывает пятерней несобранные этим вечером волосы назад; часть из них падает назад, придавая их обладателю взъерошенный и немного забавный вид.

Нет, я совершенно не хочу, чтобы Момот завтра покалечил этого упрямца.

— А ещё может упасть метеорит, — передразнивает меня «арендатор» моего подоконника. — Разберемся. Пообещай, что будешь за меня болеть.

Буду.

— Болеть буду не я, а твои поломанные кости, — говорю на полном серьезе.

— Кости срастаются, — отвечает Пересмешник со знанием дела. — Тему не переводи. Пообещай за меня болеть, и эти соревнования — мои.

Он говорит все это с усмешкой, так, что такие слова не выглядят высокомерно или заносчиво.

Вспоминаю свою недавнюю ассоциацию.

— Ты мне еще голову дракона пообещай принести.

Смеется.

— Ага, и еще десять девственниц в придачу. Так будешь?

Вот же упрямый.

— А если скажу, что нет, не станешь зря рисковать своей шеей? — интересуюсь. — Нам с тобой ещё «в разведку» идти.

Прищуривается, а физиономия совершенно довольная.

— Значит, все-таки волнуешься за меня?

— Опасаюсь, — не сдаюсь.

— А значит… — подталкивает.

Вроде и смеется, но создается впечатление, что ему на самом деле важно от меня это услышать.

Воздеваю глаза к потолку.

— Значит, я буду за тебя болеть, — произношу, будто у меня выпытали такой ответ. Хотя, по сути, так оно и было.

— Вот так бы сразу. Все головы девственниц будут твои, — подмигивает мне Пересмешник и ловко спрыгивает с подоконника наружу.

Черт, а у меня так получится? В одно движение.

Вскакиваю и бегу к окну.

— Дракона головы! — возмущаюсь, толком не отдавая себе отчет в том, что кричу это довольно громко и меня могут услышать как с улицы, так и из соседних комнат. — Что мне делать с головами девственниц?!

— Разберемся! — весело доносится в ответ.

ГЛАВА 16

Сегодня солнечно и ветрено. Все жители Птицефермы собрались во дворе.

Мужчины не пошли на рудник, женщины не отправились в огород, на веревках не сушится белье — все дела оставлены, сегодня день «икс»: состязания.

Пока одни еще подтягиваются во двор, а другие уже выбирают себе место в «зрительном зале», Сапсан и Зяблик вбивают в землю колья и натягивают между ними веревки, обозначая место «ринга»; Чайка остервенело размахивает метлой, убирая с будущего места боя мелкие камешки и мусор, принесенные ветром.

Люди галдят, обмениваются предположениями о том, кто войдет в число победителей. Кайра с мечтательным выражением на лице уселась на верхней ступени крыльца и вслух рассуждает о том, сколько мужчин будет проливать кровь ради того, чтобы разделить с ней комнату. Сидящая рядом с ней Рисовка подперла кулаком щеку и слушает, раскрыв рот.

Сама Рисовка уверена, что останется с Сапсаном. Сапсан — хороший боец, и они живут мирно и даже счастливо, насколько это возможно на Птицеферме. Тем не менее в глазах Рисовки видна некая зависть и даже восхищение желанной всеми Кайрой — за первую красавицу лагеря и впрямь многие сегодня будут биться не на жизнь, а на смерть. Вряд ли, конечно, Филин допустит смертельный исход, но в состоянии работать завтра с постели встанут немногие.

Я не участвую ни в процессе подготовки, ни в обсуждении, торопиться занять место в круге вокруг «ринга» тоже не спешу — в любом случае поместятся все. Поэтому отхожу в сторону и молча наблюдаю за всеобщей суетой и оживленностью, подперев плечом стену барака.

Мне не хочется суетиться — будь моя воля, вообще не присутствовала бы. Но Глава не позволит и, если уйду, велит притащить меня назад, пусть даже за волосы, едва поймет, что кого-то не хватает. Я же одна из предстоящих победителям наград, мне нельзя уходить.

От этой мысли сводит зубы. Вчерашнего приподнятого настроения, вызванного возвращением части воспоминаний, как не бывало.

А ещё к уже привычному ощущению безысходности прибавляется новое чувство — волнение. Я волнуюсь за Пересмешника. Мне не понять восторга Кайры по поводу того, как много людей может пострадать в попытке заполучить ее к себе в сожительницы. В данном случае я бы предпочла, чтобы Пересмешник выкинул из головы мысли о победе над Момотом — мне не нужна его победа, я хочу, чтобы он остался цел.

И то, что думаю об этом, тоже сводит меня с ума. Вчера я с облегчением списала свою симпатию к этому человеку на то, что, возможно, мое подсознание подсказывает мне то, о чем не может рассказать память. Если бы Пересмешник оказался Ником Валентайном, примчавшимся мне на выручку, все стало бы просто и понятно. Но Пересмешник не Ник, и я не мечтаю о его победе, не жажду стать его «парой». Однако едва ли не панически боюсь того, что Момот оставит от него мокрое место.

— Чего такая бледная? — раздается рядом скрипучий голос.