Птицеферма

Мне хочется попросить его сдаться, когда их с Момотом поставят друг напротив друга. Теперь я отчетливо осознаю, что действительно не «если», а «когда». Я видела, как дерутся остальные. Пересмешник легко дойдет до финала, и все будет в порядке, если он сдастся.

По всем правилам ему нет смысла бросать вызов Момоту, он изначально и не собирался, сам же говорил, что одно из девяти «призовых» мест его устроит. Но Пересмешник решил драться с ним из-за меня, а теперь и из-за того, что только что произошло на его глазах.

Хочется попросить, умолять, упрашивать, потому что мне страшно за него. Но Пересмешник ясно высказал свою позицию еще вчера: ему не нужна жалость и сочувствие — Пересмешнику требуется поддержка, нужен болельщик, а не плакальщик.

— Я буду за тебя болеть, — шепчу, задыхаясь, но так твердо, как только могу.

Он все же снимает с себя мои руки. Медленно опускает вниз, но из своих ладоней не выпускает; улыбается.

— Тогда мы его сделаем.

«Мы»… Будто бы у меня будет хоть какой-то шанс помочь.

Так и стоим, держась за руки, посреди двора. Кажется, окончательно прихожу в себя, потому что мне становится неловко; кровь приливает к щекам.

— Гагара! Иди-ка сюда, подсоби! — доносится до меня скрипучий голос Совы.

Как же вовремя.

— Только попробуй умереть, — бросаю Пересмешнику сквозь зубы, чтобы не разреветься, и резко высвобождаю руки; отворачиваюсь, ищу взглядом Сову.

— Не собираюсь, — отвечает Пересмешник мне в спину.

Не оборачиваюсь.

А то точно разноюсь, как дура.

ГЛАВА 17

Перерыв между первым и вторым туром состязаний затягивается.

Майна и Чайка отпаивают Олушу водой. Мужчины уносят тело Кулика со двора, а затем присыпают кровь на месте его гибели землей.

Какие-то полчаса — и следов того, что недавно здесь произошло убийство, не останется. Как исчез из бытия и сам Кулик. Пройдет пара дней, и никто вообще не вспомнит о его существовании. Чиж был гораздо популярнее среди жителей Птицефермы, но и его забыли слишком быстро. Что уж говорить о Кулике?

Бессмысленная и глупая смерть, за которую никто не понесет ответа. Разве что Олуша вспомнит. А может, и нет — я больше не рискую предполагать, что творится в чужих головах. Ее горе выглядело искренним, но ведь и Кайра выла, как раненый зверь, над телом Чижа.

Сижу на крыльце, обняв себя руками, и бездумно слежу за тем, как сперва Ибис и Ворон прикатывают целую тачку свеженакопанной земли и высыпают ее на «ринг», а потом за тем, как Зяблик разравнивает землю лопатой. У всех троих деловые выражения на лицах, спокойные, будто засыпать кровавую лужу — рядовое событие. Подумаешь, смерть.

В какой-то мере так оно и есть… У нас третий труп за две недели — Птицеферма несет потери.

Пересмешник куда-то ушел с остальными. Даже не знаю, в какой момент потеряла его из вида. И понятия не имею, когда начала выискивать его взглядом. Слишком много впечатлений за последние дни, слишком много чувств, из прошлого и настоящего, — я в совершенном раздрае.

— Что, загораешь? — раздается надо мной насмешливо-презрительный голос.

Даже не поднимаю голову — перебьется. В поле зрения только длинные стройные ноги, прикрытые тканью платья лишь в самом верху.

Не отвечаю, и Кайра возмущенно «бьет копытом».

— Язык проглотила?

— Тебе что за дело до моего языка? — огрызаюсь. — Лучше сходи свой с мылом помой.

Нога снова агрессивно притопывает, и я даже жду, что вслед за этим последует удар. Однако нет, Кайра помнит предупреждение Главы о том, что будет в случае нашей драки. Может, подраться она и не прочь, но точно не на его глазах. А Филин — вон он, стоит неподалеку, заложив руки за спину, и руководит процессом подготовки «ринга» к продолжению состязаний.

— Если Пересмешник вздумает биться с Момотом за тебя, его ждет то же, что и Кулика, — не унимается Кайра. — Скажи ему, чтобы не лез. Тебе уже не поможешь. А он пусть выбирает меня, будем с ним жить душа в душу.

Хмыкаю: рассуждения о душе из уст Кайры звучат нелепо.

Все же поднимаю голову, чтобы посмотреть незваной собеседнице в лицо. Однако успех сомнительный: так как я сижу, а Кайра стоит, ее искусственно поднятая грудь перекрывает половину обзора.

— Я Пересмешнику не хозяйка, — напоминаю, не пытаясь быть дружелюбной. — Если надо, скажи ему сама.

— Сказала, — Кайра как-то нервно дергает головой. — Цену себе набивает, — добавляет тише, сквозь зубы, и я не уверена, адресуется ли эта фраза мне, или это просто мысли вслух.

— Может, ты ему просто не нравишься?

Кажется, мое предположение вызывает у девушки натуральный шок. Несколько секунд она открывает и закрывает рот, не находя слов.

— Сдурела, что ли? — выдает, наконец.

Не отвечаю, только пожимаю плечами. Сегодня мне не хочется ничего никому доказывать. Пусть остается при своем мнении.

— Между прочим, прошлую ночь Пересмешник провел у меня, — Кайра делает последнюю попытку вызвать у меня эмоциональную реакцию. — И в процессе я ему очень даже нравилась! — опять притопывает и гордо выпячивает грудь.

Надоело.

Встаю.

— Отладь процесс получше, — бросаю отшатнувшейся от моего резкого движения девушке, — раз мужики готовы сунуть голову в мясорубку, лишь бы избежать его повторения.

Сегодня определенно не день Кайры — второй раз за короткую беседу она ловит ртом воздух.

* * *

Во второй тур выходит двенадцать участников (Чекан хоть и выигрывает в поединке первого тура, сильно повреждает руку и сходит с дистанции). Таким образом, нас ждет всего шесть боев.

В итоге оказывается, что даже пять. Потому как, когда Аист получает в противники Момота, то даже не пытается геройствовать и сразу же объявляет, что сдается без боя.

Филин милостиво засчитывает проигрыш. Момот разочарованно разминает кулаки, но отходит в «зрительный зал» в ожидании третьего тура.