Птицы поют на рассвете

— И сала.

— Вижу, соображаешь. Опосля, гляди, и закурить захочешь?

— Захочу. А есть табак?

— Найдется в кисете.

— Видать, любит тебя твоя Матрена, — глазами показал Кирилл на снедь.

— Ага, — озорно подмигнул кривоносый. — Акулина.

Хлеб. Сало. Табак в кисете. Да самогон во фляге. Матрена — Акулина. Пароль и отзыв. Кажется, порядок…

Кривоносый уложил в тряпицу оставшийся кусок сала, недоеденный хлеб, заткнул пробкой флягу.

— Отсунемся, ну, да подымим. — Распластав в траве ладони, он оттолкнулся от стога, ноги протянулись вперед, еще раз напряг ладони, ноги поползли дальше.

Кирилл тоже переместился вслед за ним. Кривоносый развязал кисет, оторвал от газеты полоску, насыпал в нее щепоть самосада, зеленоватого, крупного, провел по бумаге языком и склеил цигарку. Делал это медленно, обстоятельно, и Кирилл начал сердиться.

— Послушай, у тебя, видать, забот никаких?..

— Хе!..

Пошевелил протезом, достал из кармана кремень, кресало, нитяной фитиль, высек искру, дунул на трут, прижатый пальцем к кремню, еще раз чиркнул огнивом о кремень и снова подул, теперь с большей силой, и слабая искорка заметалась на конце разлохмаченного трута. Кривоносый дул, дул, пока фитиль не зарделся, и, заслонив его ладонью, прикурил.

— Бери, ну, — сунул кисет Кириллу. — Пали табак. Хоть какой, а табак. Дымишь когда, лучше думается…

— Ховай кисет и давай думать.

— Давай. Чево ж не думать, — согласился кривоносый.

— Ты не из той вон деревни? — В стороне виднелись крыши. — А?

— Ага.

— Дворов девять?

— Ага. Четырнадцать.

«Порядок, порядок…» Цифра девять — тоже пароль, четырнадцать — отзыв.

Кривоносый окинул Кирилла шустрым взглядом. Глаза его уже не казались пустыми.

— Спрашивай, ну…

Кирилл словно камень сбросил с сердца. Он поднял руку, легко помахал ею. Опустил и снова помахал.

Ивашкевич и Паша вышли из леса. Кривоносый повернулся лицом к ним, посмотрел на вооруженных людей, — посмотрел спокойно, так только, чтобы посмотреть.

— Мефодий, — равнодушно сказал, когда они приблизились.

— Мефодий? — невольно усмехнулся Ивашкевич. «Вот так да: собрались Кирилл и Мефодий…»

— А что? — свирепым глазом сверкнул на него кривоносый. — Мефодий, — повторил твердо, с достоинством. Он вскинул голову, и на плечах дернулась холщовая замызганная рубаха с залатанными локтями.

— Не сердись, — миролюбиво сказал Ивашкевич. — Я для верности переспросил.

— А ты-от для верности отойди малость. Понял, нет? Окосел, что ли, не видишь, дело с человеком толкую?

Помолчал. Должно быть, примерялся к разговору. Потом решительно кивнул Кириллу:

— Давай к делу.

По небу тянулась длинная тень. Она надвигалась из-за озера. Конец ее, совсем почерневший, обрывался над самой опушкой. «Дождь накроет», — подумал Кирилл. Он придвинулся к кривоносому. Тот поднял с земли сенинку, сунул в губы.

— Так слушай…

— А нас тут не выследят? — жестом остановил его Кирилл. — В лес бы лучше?

— Вокруг болота, понял, нет? Сюда и змея не приползет. Тут я хозяин, — уверенно сказал кривоносый и бросил взгляд на стог. — Так слушай, куда тебе дальше переть…

Предстояло добраться к леснику. Его изба в Медвежьем урочище. Пятнадцать километров отсюда. А уж лесник поведет, куда надо, обещал кривоносый. Сам он, Мефодий, ничего не знает. Только то — как добраться к леснику.

— Как войдешь в лес, — показал на опушку, — и держись правой руки, никуда больше, только правой руки держись. — Потом стал объяснять, где повернуть, куда выйти, что приметить с правой руки, что — с левой, где не сбиться и где не перепутать тропки… — А выбредешь на дорогу, подайся в березы. Топко будет, не беда. Там с километр, не боле. А за березами, на пригорке, и увидишь избенку. Она и есть. Скажешь, Мефодий послал, и еще скажешь: сено стережет. Понял, нет? Сено стережет…

Кривоносый, уткнув руки в землю, трудно приподнялся, подобрал здоровую ногу, повернулся боком, оперся на деревяшку и встал. Он вытер ладони о штаны, потом ладонями плотнее надвинул картуз на голову, и вихры рыжими сосульками пристали к вискам, ко лбу.

— Валяй. Тебе вправо, мне прямо.

И, не оглядываясь, припадая на протез, пошел навстречу двигавшимся тучам.

Искаженные сумерками, впереди уже виднелись померклые березы.

Быстро перешли старую просеку. Земля под ногами стала оседать, вязкая, цепкая, как тесто. «Топко будет с километр…» — помнил Кирилл слова кривоносого. Он осматривался. «И дрема же лесная!..» По всем признакам, начиналось Медвежье урочище.

«Попробуй найди тут лесную сторожку. Да еще вечером…» — уже тревожился Кирилл.

Передвигались молча.

Кирилл почувствовал на лице, на шее холодные мелкие капли. «Успеть бы добраться», — подумал он. Подумал почти равнодушно. Делая небо совсем черным, проступила на нем громоздкая туча и давила под собой все. Дождь тронулся сразу, частый и плотный.

Показался пригорок, издали действительно похожий на медведя, стоявшего на четырех лапах, под дождем. Одинокую сторожку лесника, скрытую старыми елями, Кирилл заметил, когда по узкой затравеневшей тропке подошел к самой двери.

Постучался. Дверь открылась не сразу.

В темном проеме стоял широкий пожилой мужчина с ружьем. Молча оглядел Кирилла и его спутников.

— Мефодий послал, — как можно дружелюбнее произнес Кирилл.

Тот, с ружьем, все еще молчал.

— Велел передать, что сено стережет…

— Заходите, — откликнулся глухой голос.

7

Дождь уже давно стучался в окна. Но Лещев только сейчас услышал, что в стекла бились струи воды, словно доносилась далекая пулеметная строчка.

— Льет, — задумчиво, самому себе, сказал вполголоса и поглядел на темное и мокрое окно. — Продолжай, — кивнул он в пепельный сумрак избы. Человек с крутым открытым лбом, с запавшими щеками, сделав глубокую затяжку, выпустил дым и закашлялся.

Он снова заговорил. Конечно, некоторые отряды какое-то время обойдутся своим запасом: патроны у них еще есть. Отряд из-под Дубовых Гряд, например, — смотрел он на Лещева. Он не спускал с него глаз, будто боялся, лишь только переведет взгляд в сторону, потеряет ход рассуждения. — Но там и бойцов мало. Правда, отряд этот ждет пополнения — вот-вот прибудут хлопцы, которых обещал обком, — тогда и в Дубовых Грядах не хватит боеприпасов. Молодежь надо сразу же приобщить к делу.

— А она уже приобщена. Если говорить о той, которую немцы собираются угнать в Германию и которую мы все-таки вызволим, — кинул Лещев. — В ней теперь столько злости! — Потом, как бы сдаваясь: — Но верно — злости нужны патроны.

— Вот и докладываю обкому. — Крутолобый, поплевав на окурок, пальцами разминал его. — Я и докладываю, что боеприпасы во многих отрядах кончились. Точнее, кончаются. Дисков не хватает. А без кругляшей автоматы нам, что немому язык. И с взрывчаткой тоже не богато. А если удастся «политическая операция», то в ближайшие дни отряды получат пополнение. Шестьсот-семьсот молодых хлопцев. Семьсот человек со злостью…