Птицы поют на рассвете
Шрифт:
— Да. С боеприпасами и с взрывчаткой стало не шибко, — кинул кто-то. — Столько ж порасходовали!
— Немцы не хуже нас расход этот чувствуют, — шутливо добавил басовитый голос. Он доносился из угла, густо застланного тенями. — Надо бы и дальше так же расходовать…
— А тут-то и самая заковыка, — жалуясь и поясняя, продолжал крутолобый. — Самая, и говорю, заковыка: боеприпасов-то в обрез.
Изба заполнена не то сгустившимися сумерками, не то табачным дымом. Уже трудно различить лица сидевших на длинных скамьях, расставленных вдоль степ. Лещев наклонился, достал рукой шнур, дернул, и темное одеяло, собранное валиком у потолочины, опустилось и зашторило окно. Кто-то у противоположной стены приподнялся со скамьи и тоже потянул шнур, вниз скатились такие же одеяла и на двух других окнах. Лещев чиркнул спичкой, зажег лампу на столе. Ровный свет открыл
Голоса умолкли, словно сказано было все. Только шорох передвигаемых на месте сапог, только шумное дыхание, только дождь по стеклам.
«Льет, — опять прислушался Лещев. Теперь, когда в избе стихло, быстрый стук дождя в стекла, будто просился в избу, слышен был особенно отчетливо. — Хорошо, что льет. Поздно отсеялись, да и сеяли в суховатую почву». Вспомнилось, сколько огорчений доставлял ему, секретарю обкома партии, участок Теплых Криниц — до самых Снежниц. Сев в сухую осень не давал там урожая. Если не перепадали добрые дожди. И радости же было, когда, политая дождем, слабая озимь поправлялась и, окрепшая, уходила под снег. Он улыбнулся. Показалось странным, что думал сейчас о севе. Он слушал, что говорил крутолобый — начальник штаба партизанского соединения, слышал реплики членов обкома. Да, неважно складывается положение с боеприпасами. Совсем неважно. Все озабочены тем, что кончаются боеприпасы — хлеб для отрядов. Даже больше, чем хлеб. «А тут-то и самая заковыка», — будто сам слова эти произнес. Но шум дождя переводил мысли все на то же — на озимь. Хлеб. И дождь в самый раз. Недели две назад жители этой местности, находившейся уже далеко в тылу врага, которую контролируют обком и его партизанские отряды, отсеялись. На прошлом заседании обкома он сам докладывал об этом. Обком запретил отрядам брать в ту пору лошадей у крестьян, а в деревни, что за Черным Бродом, в которой гитлеровцы отобрали все, доставили на семена девятнадцать мешков ржи. «Не девятнадцать, — восемнадцать. Девятнадцатый мешок рассыпался в пути. Плохо концы завязали. И полмешка не осталось. Восемнадцать с половиной. Ничего, хватило, посеяли. Немного, а посеяли. А больше и не надо. Самим бы прокормиться, да хлопцам нашим при нужде было бы что подкинуть…» И другим селеньям — и тем, что за Турчиной балкой, и по берегу Лани, и даже тем, что под Заболотьем, — партизаны ночью подвезли семена. Выручил склад в трех километрах от узловой станции. Через связных подпольщики сообщили обкому, что утром должны были подать на станцию состав под зерно. А ночью — налет на склад, и десятки подвод с полными мешками разбрелись по лесным просекам и дорогам. Лещев усмехнулся, припоминая, как все это было. Потом подумал: трудно придется, когда настанет пора уборки. «Да ничего. Под огнем держать будем поля: сунутся — отгоним. А сожнут, обмолотят, поможем и припрятать хлеб». Нет, гитлеровцы его не получат. «Хорошо, что льет…»
Только сейчас услышал Лещев, что в избе стало тихо. Он поднял голову. Лампа осветила крупное загорелое лицо, спокойное и энергичное. Густые, коричневые от загара брови оттеняли пристальные глаза. Ему, наверное, и сорока нет. Полные пересохшие губы потрескались, будто прошиты тонкими нитками, в уголках рта чуть приметная брезжила улыбка. Простуженный голос казался резким и не подходил к облику, в котором угадывалось неподдельное дружелюбие.
— Ты кончил? — немного выждав, спросил Лещев.
— Да, — откликнулся крутолобый.
Лещев встал, ногой отодвинул табурет, зашагал по избе. Шаги размеренные, неторопливые.
— Конечно, автоматы без патронов просто палки, — сказал он. — Короткие к тому же. Палками дерутся, а не воюют. Находили же мы до сих пор выход, — остановился, обвел глазами всех. — Конечно, силы наши растут, нас становится больше и работы теперь у нас больше. Вот и увеличился расход боеприпасов и взрывчатки. Нам следует подумать о том, как создать достаточный запас патронов, гранат, тола. И оружия. Именно — запас. А как? — В тоне слышался не вопрос, — предугадывался ответ. — Вчера мне подсказали выход: надо в Москву стучаться. Пусть шлет. Не сидеть же без дела… — Помолчал. — Конечно, постучимся в Москву, и Москва пришлет диски и все такое. Но
товарищ Кондратов предупредил: один рейс самолета в месяц, ну два. Пока на большее рассчитывать не приходится. А много ли это для нас? — Он вернулся к столу, прикрутил фитиль зачадившей лампы, сел. — Я потому и собрал обком, чтоб принять ясное и единственно возможное решение. Ведь что получается…Дверь открылась, в избу вошел человек в брезентовом дождевике, с которого струйками стекала вода. Лицо хмурое, каменное. Через плечо ружье.
— А, запоздавший член обкома, — добродушно хохотнул кто-то.
— Не запоздавший член обкома, а выполнявший поручение обкома. Садись, Кузьма, — сказал Лещев вошедшему.
Кузьма продолжал стоять.
— Не прибыли, значит?
— Прибыли, — сказал человек в брезентовом дождевике. — Пост у Верхов не пропускает.
— Промашка. Не предупредил, что с тобой будет еще кто.
— Еще трое.
— Сейчас распоряжусь. — Худощавый майор, сидевший рядом с Лещевым, направился к двери.
Через некоторое время переступили порог избы Кирилл, Ивашкевич и Паша, иззябшие, мокрые.
Лещев поднялся им навстречу, обеими руками сжал руку Кирилла, обнял его, расцеловал.
— Так вот он кто, секретарь обкома! — воскликнул Кирилл. — А товарищ Кондратов все темнил: встретитесь, узнаете друг друга. Как же, узнал. Здравствуй, Клим!
— А тебя узнаешь, если паспорт предъявишь, — улыбаясь, оглядывал его Лещев. — Хорошо нарядился… Отрепья первый сорт!
— Мне все идет. Даже маршальская шинель…
— Посмотрим, — Лещев лукаво прищурил глаза, — когда наденешь. — Общий смех покрыл его слова. — Так вы же насквозь промокли, друзья, — все еще не отпускал он Кирилла. — Полезайте на печь. Пока мы тут в своих делах разберемся, кости просушите.
— Так уж и на печь, — покачал Кирилл головой. — Годами для такого еще не вышел. У меня кости молодые.
— Ступайте, ступайте вон за переборку. Там моя гимнастерка, рубашки, штаны. Барахло, одним словом. Переоденьтесь. Ступайте.
— Обкомовский цейхгауз?..
— Это товарищи из московского отряда, — сказал Лещев, когда Кирилл, Ивашкевич и Паша ушли за переборку.
Спустя несколько минут они появились, переодетые в сухое.
— Товарищ Кирилл, командир десантного отряда, — представил его Лещев. — Между прочим, почти здешний, — засмеялся. — Польского воеводу когда-то тут порол. Старики помнить должны. Еще кое-что делал. А этот товарищ, — посмотрел на Ивашкевича, — комиссар отряда. Так?
— Комиссар отряда. Ивашкевич.
— А вы? — обернулся Лещев к Паше.
— Красноармеец. — Голос Паши смущенный, какой-то робкий.
— Добро, — кивнул Лещев. — Давай, товарищ красноармеец, в караулку. Хлопцы чайком угостят. Может, чай заменят водкой. Кто их знает!..
Паша четко повернулся:
— Есть в караулку.
Кирилл и Ивашкевич уселись на скамью против окна. Беглым взглядом осмотрелись. Кирилл заметил казан с картошкой. Лещев перехватил его взгляд.
— Угощайтесь, товарищи. Сюда все приходят голодными. Ешьте.
Кирилл потянулся к казану, достал картофелину, щепотью взял из тарелки соль. Ивашкевич провел ладонью по губам и тоже вынул из казана картофелину.
— Сразу же вопрос — Лещев смотрел на Кирилла. — Боеприпасы есть?
— Немного есть. Но только немного.
— А потом — на наше иждивение?
— Зачем? На иждивение немцев.
— Понял, — довольно кивнул Лещев.
— А мы, что ли, немцев не кусали? — с места загрохотал басовитый, услышав в словах секретаря обкома намек. — А где мы брали патроны для автоматов и пулеметов? Да и автоматы и пулеметы? — Тон был уже обиженный.
— Еще бы не кусали, — взглянул Лещев в угол, где сидел басовитый. — Иначе что тут партизанам делать? Красную ленточку на шапке носить?
— А хоть ленточку, — хмыкнул басовитый. — Раз стрелять нечем…
— Когда стрелять нечем — плохо, — сказал Лещев. — А не хватает боеприпасов — в некотором смысле хорошо. Вы и сами знаете, только у трусов не тронуты диски и обоймы. Мы же, слава богу, не трусы. У нас и не хватает боеприпасов и взрывчатки. Задача: достать побольше того и другого, и третьего — оружия. Именно это везут из Германии на восток. Везут мимо нас. Так пусть нам везут! Нам! — поднял Лещев руки. — Воевать! Да, да, — заговорил быстро, заметив, что некоторые пожимали плечами, недоумевая. — Все верно: пускали эшелоны под откос, нападали на войсковые колонны, громили гарнизоны. Да и полицаев гробили. Получалось это. И неплохо получалось. Но сейчас, повторяю, обстановка складывается так, что можем нашими силами делать гораздо больше, чем делаем.