Pticy

– Правда, это умно сказано? — смешавшись, спросил он.

Девушка провела по своей щеке стебельком. Она болтала но­гами. Спокойно она сидеть не могла.

– Что сказано?

– Да о плоском камне. На котором хорошо сидеть.

Девушка фыркнула и вскочила на ноги.

– И ты туда же? — разочарованно спросила она. Может, она на него рассердилась...

Рассердилась...

– Куда туда же? — испуганно спросил он, не вставая с камня.

Девушка сейчас уйдет — Маттис боялся пошевелиться.

– Я и не знал, что так говорить нельзя,— пробормотал он.

– Ладно. Мне все равно уже пора.

– Понимаешь...

Она перебила его:

– Да брось ты, есть о чем думать! К нам с тобой это не от­носится, договорились?

Она уже шла к дороге. Кивнула ему дружески, даже немного смущенно, и пошла.

Маттис ухватился за свое воспоминание.

– Они были совсем не такие,— сказал он.— Мы с ними долго разговаривали.

Девушка сразу остановилась.

– Кто они? Про кого ты говоришь?

– Они — это Ингер и Анна,— тихо сказал он.— Ты слыхалао них?

– Еще бы...

– Мы целый день плавали по озеру и разговаривали. Они были совсем не такие.

Девушка вернулась к Маттису, посмотрела ему в глаза, она раскаивалась. Его глаза широко раскрылись. Чего он ждал? Он и сам не знал этого. Но ждал.

– Маттис, милый.

Он задрожал.

– Что?

Девушка сама растерялась. Как она посмотрела ему в глаза!

– Нет, я...— начала она.— Я даже не знаю, что говорят таким, как ты.

Сказав это, она быстро погладила его по щеке и сразу ушла уже по-настоящему, быстро, легко — через мгновение она скрылась из виду.

Маттис и не пытался понять свое состояние, он был вознаграж­ден за все, и с лихвой. По счастливому наитию эта девушка сде­лала то, чего не сделали ни Ингер, ни Анна, и потому заняла осо­бое место.

Он долго-долго сидел на камне.

40

И тогда это пришло. Уже другое: молния вспыхнула и раз­решила все его беды. Вдруг все стало ясно. Ясно и трудно.

Он вскочил с плоского камня.

Сверкнула молния. Только теперь в нем самом, сверкнула и все озарила.

Нет! — испуганно подумал он. Я не смогу.

Он уже не помнил о девушке. Его озарило как раз тогда, когда он сидел, наслаждаясь подаренной ею радостью. И это озарение подсказало ему выход — весь план стал ему ясен сразу, от начала до конца.

Мгновенно и жестоко пробился этот план сквозь навалившиеся на Маттиса беды. И Маттис вынужден был безоговорочно принять его и не бояться, хотя внутри у него все дрожало. Теперь он знал, что ему делать, он понял это и покорился.

Пока он сидел на том, освященном девушкой камне, его осени­ло. Вот выход из этой мучительной безнадежности. Хеге, Ёрген, я, думал он. Вальдшнепа с ними не было, он был в другом месте.

Сам того не сознавая, Маттис все еще сидел на камне.

– Это так тяжело,— сказал он громко. Но никто не слышал его. Тяжело быть умным, думал он.

41

План был секретный. Все нужно было делать в строжай­шей тайне. Даже Хеге он не сказал ни слова — она бы тут же вмешалась и воспрепятствовала ему.

Но условия были слишком жесткие, и потому, когда радость озарения уже улеглась, Маттис решил, что имеет право попытать­ся найти более приемлемый выход.

На другой день он выждал, чтобы Ёрген ушел на работу, и тор­жественно явился к Хеге. Она сидела со своими кофтами и что-то мурлыкала себе под нос.

– Что случилось, Маттис? — спросила она, перестав петь.

По Маттису сразу было видно, что речь пойдет о чем-то серьезном.

– Это важно,— сказал он.— Важнее, чем ты думаешь.

– Давай рассказывай,— несколько нетерпеливо сказала Хеге.

Голос Маттиса звучал так, словно у него пересохло в горле.

– Скажи, с кем ты хочешь быть, с Ёргеном или со мной... те­перь.— Он начал с самого трудного.

Больше Хеге не требовалось никаких объяснений. Было похо­же, что и думать ей тоже не требуется.

– Все будет как есть,— твердо сказала она.— Ты сам пони­маешь, с кем я буду... теперь.

– Да, но ведь тогда...— неуверенно сказал Маттис.

И спохватился, он чуть не сболтнул лишнее.

Хеге смотрела на все только с одной стороны:

– Разве ты не понимаешь, что это естественно? Сам подумай.

Он подумал и вынужден был признать, что она права. Но... Ведь все может еще измениться. Он ухватился за эту мысль. Я знаю, может. Кончится, и все. Как у тех, что щипали друг дру­га на поле.

– Хеге, ты уверена, что уже ничего не изменится? — От ее от­вета зависело все.

– Да, уверена, так же как в том, что сижу здесь,— ответила она.— И слава богу.

Маттис потупился.

– Ну что ж...

Хеге знает, что говорит. Голос ее был тверд как камень. Те­перь у Маттиса не осталось никакой надежды вернуть ее себе.

– Это умно и трудно,— сказал он.— И сделать это будет не­легко.

– Что сделать? — спросила Хеге.— Неужели ты думаешь, что мы с Ёргеном не сможем достаточно заработать?

Он онемел. Она ничего не поняла.

– Ты должен радоваться за меня, Маттис.— Эти слова Хеге решили все.

Щелк. Замок закрылся.

– Да... радоваться,— сказал он.

Заперт, говорить больше не о чем.

– Ты хотел сказать еще что-нибудь? — дружелюбно спросила Хеге, потому что Маттис молчал, но не уходил.

Он покачал головой. Хеге ответила ему так ясно, что яснее и быть не может. Значит, все решено. Он должен осуществить свой великий план. Но сначала он постоит тут еще немножко.

42

В сарае вот уже много лет лежали заготовки для весел. Маттис так и не трогал их, он обходился старыми. Теперь он вы­тащил заготовки и начал стругать их рубанком.