Пуанта

— Тогда оденься. Он не захочет видеть, как я тебя трахаю. Он захочет увидеть, как я тебя люблю.

Господи, как же сильно эти слова резонируют внутри меня — я сразу как-то теряюсь, мне неловко и вообще…не могу вспомнить, как это — злиться? Хотя спорю на что угодно, пару минут назад, готова была голову ему проломить. А сейчас ничего. Я по щелчку пальцев замолкаю и замыкаюсь, отхожу от него, медленно одеваюсь — тяну время. Слишком много внутри меня смятения, чтобы легко и просто взять, вернуться в исходную точку, и лишь когда колесики шасси касаются земли, я подхожу. Чуть не падаю, правда, но Макс меня подхватывает под руку, а потом как-то до странного бережно тянет на себя. Такое отношение снова путает и ставит тупик, так что я точно безвольная кукла опускаюсь ему на колени. Он закидывает и мои ноги, обнимает их одной рукой, другой придерживает за спину, а смотрит как…Черт, нежно и глубоко, от этого взгляда у меня мурашки идут, и я, как когда-то в прошлом, дико смущаюсь, вызывая улыбку.

— Тебе идет румянец, котенок, — проводит большим пальцем по пылающей щеке, — Красивая…

— Прекрати, — глухо шепчу в ответ и силюсь немного отстраниться.

— Что прекратить?

— Ты знаешь что. Смотреть на меня, как на…

— Как на кого?

«Как на любимую…» — грустно вздыхаю про себя, но ничего так и не отвечаю — Макс улыбается.

Наверно ему это и не нужно, в роль вошли — так что погнали. Он приближается, мягко беря мое лицо за подбородок, а потом целует. Трепетно так, ласково настолько, что я готова сдохнуть — мое сердце отзывается быстрым-быстрым биением, словно наконец получило то, чего хочет.

«Почему словно? Оно этого и хочет…» — «Но это ложь…» — зато какая сладкая.

Я обнимаю его за шею, отвечаю, и на секунду мне удается забыть о том, что все — игра. Хочу запомнить этот момент, будто все на самом деле. За спиной раздаются шаги, которые я знаю: все, момент прошел, пора вернуться с небес на землю. Так что когда я слышу за спиной тихий цык, то подбираюсь и резко оборачиваюсь, разыгрывая искреннее удивление.

— Папа? Что ты здесь делаешь?

О-о-о…этот взгляд надо видеть. Он такой гневный, такой ощутимый, что, кажется, если я протяну руку, смогу потрогать ту нить, что тянется между ним и Максом. Страшную такую нить, убийственную. Даже забавно с какой-то стороны, но только не для папы. Он разворачивается, слегка подкатив глаза, и бросает через плечо одну лишь фразу:

— На улицу. Живо.

— Черт… — шепчу тихо, уперевшись лбом в Макса, и это не часть игры.

Меньше всего мне бы хотелось его расстраивать или разочаровывать, а это, кажется, сейчас точно произойдет. Поднимаюсь на ноги, неловко поправляя сарафан, потом смотрю на причину всех своих бед и шепчу уже ему.

— Не хами и не дерзи, понял? А лучше вообще молчи и стой за мной.

Да. Так будет лучше. Когда мы выходим на улицу, и я вижу маму, только в этом убеждаюсь. Она тоже серьезная, правда завидев меня, улыбается слегка так, еле уловимо, и я тут же поправляю волосы и платье — сто процентов видок у меня говорящий. Черт-черт-черт!

Спускаемся по лестнице, как к месту казни, понурив головы, а когда ровняемся, я уже открываю рот, Макс неожиданно заводит меня за спину и протягивает ему руку.

— Доброй ночи, Артур, я рад вас видеть.

«Что он делает?!» — вспыхивает сознание.

Я ведь прекрасно знаю — папа этого не оценит. Он его ненавидит всеми фибрами души, так что неудивительно это, что в ответ он просто достает пистолет и наставляет Максу куда-то в район солнечного сплетения.

— Сейчас будет еще добрее, сучонок!

— Папа, нет! — ору, пытаюсь встать перед Максом, но тот крепко держит меня, прижимает к себе, не дает и шелохнуться, даже смеет грубить и командовать!

— Стой за мной.

«Стоять за тобой?! Ты что, идиот?!»

Ловко выкручиваюсь и оббегаю его, занимая место между дулом и его сердцем, хмурюсь.

— Папа, опусти пистолет.

— Амелия, отойди! — в один голос рычат мужчины, но я крепко-накрепко вцепилась в Макса ногтями и теперь сама не даю ему двинуться.

— Папа! Опусти!

— Он тебя заставил, — говорит отец, но смотрит на Макса, и даже мой громкий цык положение дел не меняет.

— Не заставлял!

— Да что ты?! Богдан…

— Богдан придурок! Макс меня не заставлял!

— Сама залезла ему на колени?! По доброй воли?! Не ври мне, Амелия! Ты бы этого ни за что не сделала!

— Мама, пожалуйста, образумь его!

— Артур… — начинает тихо она, но отец резко прерывает.

— Нет! Ты сама не видишь что ли, Ирис?! Она…

— Я люблю его! — выпаливаю, как на духу, и наконец привлекаю внимание отца.

А сама позорно всхлипываю. Честно? Так испугалась, что на самом деле начала плакать. Слезы теперь щекочет щеки, но я упорно этого не замечаю, а смотрю папе в глаза и еле слышно шепчу.

— Папа, пожалуйста…опусти пистолет, он ничего не сделал. Он…он просто сказал мне, что любит, и я…я испугалась. Но… мы решили попробовать еще раз.

Папа наклоняет голову на бок. Информация ему не нравится, она бьет его исподтишка, но разве у меня есть выбор? Нет, его нет. Я люблю их обоих слишком сильно, чтобы позволить им друг друга уничтожить.

— Папа, я правда его люблю. Пожалуйста…не надо…Не забирай его у меня, я не смогу этого пережить…

Использую запрещенный прием — я уже просила его не убивать Макса теми же словами, просила также яростно, также слезно, как сейчас. «Я не смогу этого пережить. Я без него не могу…», поэтому добавляю последнее.

— Я без него не могу, папочка.

Вижу в глазах его боль. Папе все еще больно от того, что тогда произошло — по нему здорово шарахнуло в ту ночь, когда он спас меня от этого ублюдка. Он же чуть не опоздал, там дело на секунды шло, и я чувствую себя такой сукой, ведь напоминаю. Бережу рану, которая все еще свежа, и он это подтверждает тихо.

— Это запрещенный прием.

— Прости, но это правда. Была тогда, и осталась сейчас…всегда будет правдой. Я очень сильно его люблю.

Снова этот взгляд. Наверно, ему есть, что сказать, но я не готова это услышать, и, спасибо сыну — он снова меня спасает.

— Дедуля?!

«Дедуля» тут же убирает пистолет и прячет его за спину, а потом широко улыбается Августу. Он стоит в дверях самолета в милой пижаме с медвежонком, трет глаза. Осматривает всех по очереди, а потом улыбается шире, когда останавливается на маме.

— Бабуленька!

— Август, не спускайся сам, — строго велит она, стоит ему только глазки опустит на ступеньки, — Они слишком крутые для тебя. Я сейчас…

— Я сам.

Дедуля первым идет к нему, обнимает, а мама подходит ко мне ближе и помогает стереть слезы с улыбкой.

— Прости, — шепчу ей, — Я не хотела, чтобы…вы вот так узнали.

— Ничего, моя радость, все нормально. У тебя, как я понимаю, тоже?

Смотрит на Макса, я делаю тоже и быстро киваю ей.

— Да.