Публичное одиночество
Шрифт:
Да, его по приказу Сталина решат вернуть из ГУЛАГа в армию, но к этому моменту Котов уже будет на фронте, куда попадает под чужой фамилией вместе с уголовниками из штрафбата. Искать Котова на передовую отправится Митя (Меньшиков). Герои встретятся…
Но все же главная линия фильма – Надя. Война через судьбу девочки.
Бюджет картины прикидывали?
Это костюмный фильм. Война, техника, оружие, массовки…
Бюджет будет зависеть от того, в какой степени в картине примет участие армия. Вопрос в том, поймут ли военные необходимость создания этого фильма. (I, 80)
(2001)
Мне
Это очень опасный путь – заранее думать, кто будет смотреть картину. Но я всегда делаю то, что меня лично волнует, в надежде, что это будет волновать и других. Меня сегодня волнует смена художественного языка. Это не значит, что я собираюсь снимать, изменяя себе, своему вкусу, чувству меры.
Нет, я собираюсь попытаться снять кино, в котором метод изложения не будет последовательно повествовательным. Ибо последовательно-повествовательно о войне рассказывать уже нельзя. Этот стиль себя изжил.
Как будет, я пока не знаю. Знаю только, что это – нечто собирательное. Как мозаика. Когда близко рассматриваешь, скажем, роспись Сикстинской капеллы, Троицкого храма в Троице-Сергиевой лавре, видишь крупно деталь. Ты не понимаешь, что тебя может впечатлить, как она написана. Только спустившись вниз, ты увидишь, что это, например, часть уха… (I, 84)
(2002)
Представьте хроникальные кадры безмятежного летнего утра довоенной Москвы. Полупустой автобус, политые улицы, солнце, блистающее в чисто вымытых витринах магазинов. Постепенно безмятежность эта нарушается слышными сначала издалека, потом все ближе и ближе душераздирающими криками. А затем окровавленные, изуродованные пальцы, судорожно зажав перо, разбрызгивая чернила и царапая бумагу, коряво выведут подпись под показаниями: КОТОВ.
Так должен начаться мой новый фильм… (II, 41)
(2002)
В этой картине было бы важно для меня провести через войну эту девочку, дочку комбрига Котова.
И это тем пронзительнее и сильнее, что девочка как бы не верит, что отец погиб, и он действительно не погиб; он где-то воюет. Он же убежден, что ее нету уже, но он все время к ней обращается, в самые тяжелые моменты своей жизни на фронте, так или иначе она все время перед ним возникает.
И вот эти – Вера, Надежда и Любовь, это движение их навстречу друг другу, и наконец их встреча…
В «Утомленных солнцем – 2» будет одна главная ситуация…
Вот Митя (Меньшиков) забирал Котова. Он его отвез и сдал. А в 1943-м году ему дают планшетку с генерал-лейтенантскими погонами, со всеми орденами, с партбилетом и с запиской от Сталина и говорят: ты его забирал, ты с ним знаком, давай отдай ему…
И начинается – то самое. Как только он их ему отдаст, в эту секунду он остается майором, а тот становится генерал-лейтенантом.
Поэтому он ему не отдает, пока…. А дальше вы узнаете из фильма, если Бог даст. (V, 8)
(2003)
Мы пишем сценарий.
На
разных этапах привлекались разные люди. В основном я работал и продолжаю работать с Глебом Панфиловым, с Рудольфом Тюриным (замечательными сценаристами того поколения) и с Эдиком Володарским.Надеюсь, к середине осени сценарий будет закончен, с тем чтобы зимой начать работать.
Почему же это не просто картина о войне, а продолжение «Утомленных солнцем»?
Я получал письма от людей, просивших о продолжении, но не хочу на них ссылаться… Просто мне кажется, что у нас есть абсолютно ясный гандикап перед другими идеями: выросшая актриса. Если актрисе было двадцать три, а теперь двадцать семь – разница на экране незначительная. Но нашей актрисе (Наде Михалковой) было шесть, а сегодня семнадцать, поэтому флешбэки, то есть возвращения в первый фильм, воспоминания должны действовать на зрителя, нам кажется, гораздо более мощно.
Вместе с тем мы понимаем абсолютно точно, что есть люди, которые не видели первый фильм. Поэтому второй должен быть самостоятельным произведением.
Почти все герои остаются теми же… и эта история, как навстречу друг другу движутся два человека – отец и дочь, которые получили информацию, что никого из них нет в живых.
Котов в лагере…
Его опустили – и он все подписал. И, в общем, для него было бы счастьем обнаружить, что никто из родных не выжил. А сам он, когда вставленным в его пальцы пером кривыми буквами подписывал показания, чтобы только скорее все кончилось, осознав затем случившееся, он как бы кончился.
И война для него стала «мать родна» – единственная возможность дальнейшего существования. На вопрос: «Котов, что ты будешь после войны делать?» – он отвечает: «Застрелюсь!» Котов не может себя представить в пиджаке, ходящим на работу, когда он сдал всех. Жену, тещу, всех. Всех…
Поэтому для Котова круг замкнулся, у него даже обнаруживаются признаки эпилепсии в виде припадков в какие-то моменты. Особенно когда вспоминается Надя, перед которой он себя чувствует более всех виноватым. Таким образом, внутренне, при всем ужасе, который ждет впереди, для него война – возможность осознанно пожить.
Лагерь разбомбили…
Котов с товарищем остаются в живых и оказываются на свободе. Вокруг – чудовищное, абсолютно чудовищное отступление. (Должен вам сказать, это зрелище должно быть реально чудовищным. Мы нашли фотографии: конные немцы, и от пыли на немцах противогазы, и на лошадях противогазы; зрелище абсолютно апокалиптическое… Это не отступление уже – паника.)
Котов попадает в эту мясорубку, его берут, он оказывается в штрафбате, и дальше начинается как бы одиссея Котова.
А Надя вместе с воспитанниками детского дома для детей врагов народа параллельно с этим движется по войне навстречу. (XI, 2)
(2003)
Ведущий: Каким будет Сталин в вашем фильме?
Его будет совсем немного там, но он ключевое значение будет иметь для героя. Тем более что те, кто видел первую часть «Утомленных солнцем», в контексте понимают, что отношения связывали их достаточно неформальные. Здесь он совсем небольшую роль играет, но «поворот» как раз заключается именно в память этих отношений.
Какой будет любовь в вашем фильме?