Публичное одиночество

Мы хотим попытаться принять участие в восстановлении того, что называется «Большой стиль». То, чем занимались Сергей Бондарчук и Юрий Озеров. «Большой стиль» – это вершины, на которых воспитываются миллионы и которые необходимы для существования кинодержавы.

Пришло время конкурентной борьбы, когда должно выжить реальное сильное кино. (II, 60)

(2009)

Вопрос: У Кирика с Марусей в «Утомленных солнцем – 2» чей ребенок? Кирика или Мити?

Приходите в кино – узнаете! (XV, 41)

(2009)

Вопрос: На какой стадии работа?

Монтаж. И дней семнадцать съемок в Праге для компьютерной графики. Потом, Бог даст, за три дня снимем в Таганроге то, что не смогли осенью – детей в воде, – было холодно.

Кто из артистов потряс Вас?

А меня они все потрясают.

Толстоганова, которой Вы Дапкунайте заменили, справилась?

Толстоганова – большая актриса. Очень большая! (I, 136)

(2009)

Интервьюер: «Утомленные солнцем – 2» – тема глобальная… Однако многие видели проморолик в Сети и возбудились при виде фашистских танков, ползущих под алыми парусами. Стихи даже возникли глумливые про бронепарусную дивизию СС…

Судить о фильме по четырехминутному ролику – значит проявить глупость, тенденциозность и вдобавок звенящую безграмотность.

Военных консультантов много работало на картине?

Много. Целая бригада занималась сбором архивных материалов, мы просмотрели шестьдесят часов хроники – нашей, трофейной, американской, японской. Я прочитал тысячи страниц воспоминаний, писем, документов, в том числе ранее закрытых.

С первых дней войны на территории России фашистами совершались множественные акты психологической агрессии. Кавалеристы в чудовищно страшных противопыльных масках. Мало того, и лошади в таких же масках. Что чувствовал солдатик, который сидел в окопе и видел этих монстров? А над танками действительно были огромные красные полотнища со свастикой.

Какой в этом смысл? Они же замедляют ход.

Не так важна скорость, как психологическое давление. Немцы разыгрывали грандиозную постановку. Какой смысл сбрасывать на наши позиции пустые бочки с дырками? Но они издавали такой звук, когда летели, что люди в окопах сходили с ума от страха. А дырявые алюминиевые ложки с надписью: «Иван, иди домой, я скоро приду»? Они никого не убивали, но это унижение, это порабощение, попытка сломить дух человека. Что ты должен чувствовать, когда на тебя вместо бомбы с неба падает дырявая ложка: иди домой, козел бездарный… К тому же мы не снимали документальную картину. На экране – моя война. Война моих соавторов, актеров, оператора, всей нашей группы. Меня интересует психологическая правда характеров в предлагаемых обстоятельствах. Война – дело сугубо индивидуальное. Если в ней принимали участие сто миллионов человек, значит, было сто миллионов войн…

Когда-то во ВГИКе Вы сняли дипломную картину «Спокойный день в конце войны». По настроению там уже угадываются «Утомленные солнцем – 2». Почему Вас волнует военная тема?

Потому, наверное, что для единения нации в безбожной России требовались, к сожалению, великие катаклизмы, которые ставили страну на грань небытия… А это актуально всегда. Человек посмотрит нашу картину, выйдет из кинотеатра, купит мороженое и хорошо бы при этом подумал: «Какое счастье, что я могу купить мороженое и просто пойти домой…»

Вы действительно верите, что на войне Бог решает, кому жить, кому умереть? И нет глобальной несправедливости, ни роковой случайности?

Я верю абсолютно. Бог индивидуален, Он для всех и для каждого. Но это не «или – или», это «и – и». И Божий промысл, и боль за каждого погибшего солдата…

Меня удивляет, что фильм уже называют антисталинским. Там есть масштаб личности Сталина, есть осознание гигантской ответственности этого человека – все это по нынешним временам, скорее, повод обвинить режиссера в просталинской позиции.

По-моему, в фильме нет ни «про», ни «анти». Вычеркнуть Сталина из истории страны, из истории Великой Отечественной войны невозможно. Во многих воспоминаниях я читал: «Никогда, идя в атаку, мы не кричали: «За Родину, за Сталина!» Не сомневаюсь, что человек говорит правду. У них не кричали. А в четырех километрах от того места кричали.

Дела Сталина, его пробы, ошибки – это же не шутка. Все набело пишется, и в какой книге… Что стоит на кону – страна, народ. Сталин – трагическая, страшная фигура. Облеченная невероятной властью, тотально одинокая – иначе и быть не могло.

Я говорил однажды с президентом среднеазиатского государства из числа наших бывших республик. Мы встретились на чьем-то дне рождения, он выпил и сидел такой несчастный. Я ему сказал: «У меня ощущение, что Вы очень одинокий человек». Он ответил: «А как Вы думаете – вот передо мной лежит список людей, приговоренных судом к высшей мере. Я поставлю свою подпись, и их казнят. А у них есть родственники, дети, родители. Все эти люди будут меня ненавидеть. Добавятся еще сто-двести человек, которые когда-то обрадуются моей смерти…»

«Предстояние» выйдет в прокат ко Дню Победы?

Не знаю. Может быть, и в конце апреля – чтобы захватить длинные праздники.

Каким количеством копий?

Надеюсь, картина будет достойна того, чтобы напечатать пятьсот копий. Если не тысячу.

В августе на Фестивале российского искусства мэр Канн Бернар Брошан выразил надежду, что «Предстояние» будет представлено на следующем Каннском кинофоруме…

Это решать отборщикам.

Но как же тогда быть с прокатом? Ведь Каннам нужны первые показы.

Не совсем так. Канны берут в конкурс фильмы, которые вышли в прокат, но только в стране-производителе. То есть сначала «Предстояние» не смогут увидеть нигде, кроме России. Даже страны СНГ исключаются. Посмотрим, что скажут об этом наши дистрибьюторы.

Вы хотите «Золотую пальмовую ветвь»?

Какой же русский ее не хочет? Но дело не в этом. Канны – очень мощный рыночный стимул. А вообще, Господь сейчас наверху сидит, слушает наши расчеты и думает: ну считайте, считайте…