Публичное одиночество

Возможностей у режиссера в кино больше. Но это не значит, что актер лишен всяких прав. Просто работа у них разная. Режиссер обязан видеть всю картину в целом, а актеру это не нужно, ему необходимо глубоко закапываться в каждый эпизод. (I, 12)

(1984)

В каждом произведении искусства есть тайна невидимого. Она находится где-то в тончайших духовных сферах.

Однако, чтобы довести замысел до готового фильма или спектакля, режиссер должен владеть тысячью вещей и стоять обеими ногами на грешной земле. Не предавая главного, пользоваться всем арсеналом театрального и кинематографического производства.

Масштаб и красота мысли в искусстве не стоят ничего, если все это не подкреплено высоким ремеслом. Уметь сделать своими руками и уметь объяснить другим, как и что надо сделать. Точно знать: сколько метров пленки должен занять такой-то эпизод; чем «объектив-50» отличается от «объектива-80» и каким именно объективом следует снимать при закате солнца; снять эпизод, не ссылаясь на погоду, брак пленки или отсутствие определенного артиста; уговорить Софи Лорен, заехавшую в Москву на полдня, сняться в массовке за шоколадку; обеспечить вовремя горячий чай и обед на площадке.

Так я могу перечислять до утра… (II, 7)

(1986)

Вопрос: Как бы Вы определили основные заповеди режиссера?

Режиссура – это, во-первых, черта характера. Во-вторых, это умение по-солдатски находить выходы из положения, в которые ставит тебя жизнь, профессия…

И чем лучше режиссер, тем цельнее будет его существо и лицо в его картинах после того, как он преодолеет препятствия.

Для меня главная заповедь – бесконечная любовь к артисту и огромное терпение; никогда артист не бывает неправ, всегда неправ режиссер. Если артист у него плохо играет, это не значит, что артист плохой, – это режиссер не сумел сделать из него хорошего.

Мне кажется, что единственная и самая главная заповедь: во всем дурном винить себя, а все, что получилось, делить с теми, с кем работаешь. (II, 13)

(1987)

Интервьюер: Когда Вы почувствовали, что режиссура – ваше призвание?

Я учился на актерском факультете, ощущал себя актером, был счастлив. Мы делали самостоятельные отрывки, все что-то придумывали, создавали. Я тоже вовсю фантазировал «для себя и других», и именно тогда у меня возникло ощущение, что я могу не только играть, но и видеть сверху общую конструкцию, ситуацию, двигать персонажи, видеть их в развитии, а ведь режиссура начинается с ощущения общего развития…

Режиссура – это склад характера, терпение, ирония к самому себе и абсолютно безвозмездное ощущение окружающего мира с жесткой точки зрения профессии. Вот смотришь на закат и сразу начинаешь думать: как бы его можно было снять, где, в какой сцене он понадобится. Любое событие – трагическое ли, комическое ли – все ты воспринимаешь применительно к своей профессии.

Это и радость – происходит постоянный процесс накопления, работа не останавливается. Это и беда – с человеческой точки зрения, ибо ты лишен естественного восприятия мира, и, наверное, это и есть одиночество режиссера. (I, 25)

(1993)

Вообще режиссура – это жизнь. (III, 2)

(2007)

Сегодня понты бегут впереди профессии: машины, майки, татуировки, все в кольцах, в шейных платках, «синема-синема», а работы нет. И главное – проблема заключается в том, что невероятно низко упал уровень представления о том, что такое режиссура.

Вы не можете делать операцию по удалению катаракты глаза, если у вас нет специального образования. А в кино почему-то, если у тебя возникли какие-то деньги, ты собираешь людей и снимаешь кино. Все просто: камера крутится, актеры чего-то играют, сценарий есть…

Это глубочайшее, катастрофическое заблуждение. Сегодня пробу надо делать не актерам, а режиссерам: актеры должны пробовать режиссеров, могут ли эти люди снимать фильм. (XIII, 3)

(2009)

Режиссура – это же по большому счету вечный выход из положения, вечный. Это всегда необходимость иметь запасной вариант. У тебя написано в сценарии «солнце», а на улице – дождь. У тебя артист должен быть трезвым, а он, увы, пьян. И ты, хочешь не хочешь, – должен выходить из положения.

Ключевое слово во время создания картины – энергия. Энергия – это не темперамент, это не выпученные глаза, пот на лице, надутые жилы. Хотя, может быть, и это необходимо. Энергия – это влияние на зрителя. Только заполненный энергией кадр заставляет людей забыть о времени, о купленном попкорне и полностью погружает в происходящее на экране.

Никогда не произносите слово «мотор!», если не готовы к съемке. Если продюсер не дает достаточно времени на репетиционный период, если этого не позволяют средства, можно готовиться дома. В конце концов, соберитесь с актерами у кого-нибудь на квартире и продумайте сцены. Главное – трудиться. Вот я сплю, например, всего четыре часа и работаю над картиной независимо от того, на съемочной я площадке сегодня или у себя на даче.

Самое сложное – работать с детьми. По личному опыту я понял, что их на площадке надо обманывать и играть с ними. И вот так плавно, через игру снимать скрытой камерой. И все равно, все самые успешные планы получались сами собой, когда ребенок что-то неожиданно придумывал и изображал. Главное – все это успеть снять. Помню сцену в «Урге», когда монгольский мальчик плачет как бы во сне. Так вот, все это так трогательно получилось, потому что малыш очень хотел писать, боялся сказать и от переживаний расплакался… (XIII, 4)

(2013)

Я думаю, что режиссура – это очень жестокая профессия.

Жестокая. Она требует много сил, она допускает несправедливость, она требует иногда лицемерия, лжи.

(Недруги мои поймут меня именно так, как им хочется понять.)

Достижение результата от актера – это очень тонкая и разнообразная работа. Одного актера нужно нести просто как хрупкую игрушку, шар стеклянный в вате, а другому – просто нужно в лоб дать, причем физически.

Профессия режиссера универсальна. Режиссура – это все. Руководство предприятием разве не режиссура? А страной – разве не режиссура?

Другой разговор, какие цели ты ставишь? Это важно!

У меня знаменитый актер снимался (не буду его называть), он говорит: «Вот так должно быть». Я говорю: «Это неправильно». Он уперся. И тогда я понимаю, что я его не могу подвести к тому, что мне нужно, а я знаю точно, что мне нужно. Его решение – это частность, которая несопоставима и неверна по отношению к целостности всей картины в ее развитии. Но я понимаю, что мне его не перешибить. И тогда говорю: «Хорошо. Согласен. Давай!» Командую: «Мотор!» Он начал играть… Я говорю: «Стоп! Кто там кашляет? Новый дубль!» Второй дубль. Опять: «Стоп! Кто там разговаривает? Почему мешаете? Вон с площадки!» Третий дубль… А сам, раз за разом, начинаю делать к его исполнению нужные мне поправки и двигаю актера постепенно к тому, что мне надо было получить от него изначально. И в результате, шаг за шагом, он сыграл наконец не то, что «хотел», а то, что было нужно мне, как режиссеру. Хотя теперь он и считал себя «автором» этого сценического решения…