Публичное одиночество

Восемь лет работы над картиной <«Утомленные солнцем – 2»> мне много в этом смысле дали, потому что это все продолжение одного и того же. Когда неожиданно пришла война со страшным врагом, мы до дна опустились в своем поражении. Немцы стояли в Химках и могли Кремль в бинокль видеть. Унижения, которым подверглись наши люди, подняли их на борьбу, и мы выиграли эту страшную войну дикими жертвами. И на какое-то время возникла страна, в которой жили люди, аукающиеся войной. У них было единое прошлое, страшное, но единое дело – война. И это время, когда была стагнация, так называемый застой, на самом деле было спокойное мирное время. Когда и те, кто был наверху, и те, кто был внизу, жили и аукались одним общим прошлым и одной общей Победой. Потом все стало естественным образом блекнуть. Ничего взамен не пришло. Пробовали объединить народ под БАМ, целину, выборы депутатов. Затем баржа потеряла управление, и это все взорвалось. После взрыва было время, когда можно было все сделать по-новому.

Теперь прошло еще двадцать лет…

Вы видели картину «Бункер» про последние дни Гитлера? Знаете, где снимали разбитый Берлин? Продюсер картины Сергей Сельянов мне рассказывал, что в Германии ничего этого невозможно снять, все давно отстроено и перестроено, а в двадцати минутах пешком от Невского проспекта в Санкт-Петербурге – прекрасная натура для фильмов про войну.

Согласитесь, здесь есть что-то загадочное… (XV, 51)

Путь России

(1994)

У нашей страны свой исторический путь, найти и выйти на который, однако, не так просто, как порою кажется иным радикально мыслящим политикам.

На самом деле наша дорога – это сплетение различных путей, тропинок, тропок, стёжек-дорожек, которые в итоге слагаются в некий большак, то есть главный, магистральный путь.

Но мы «ленивы и нелюбопытны», как говаривал Александр Сергеевич Пушкин. И потому не пытаемся выйти на свою дорогу, а заимствуем нечто чужеродное, не вполне нам подходящее. Ибо не знаем свою собственную историю.

А Ленин и Сталин – знали. И прекрасно понимали, что такое религиозный монархический менталитет народа. И потому они столь легко сумели обмануть такое огромное количество людей.

Не обмануться бы нам еще раз… (I, 60)

(1998)

Россия – это данность.

Она была, есть и будет, что бы кто ни делал… Нужно обладать поистине уникальным отсутствием исторического чутья и слуха, чтобы не понимать: в России никакие реформы не возможны, если они не вписываются в корневую систему народного исторического миросозерцания… (I, 73)

(1999)

Главная наша беда в том, что слишком многие пытаются отношение к России мерить привычными мерками. Мы смотрим на другие страны и тупо пытаемся подражать…

Но мы – другие. Не хорошие и не плохие – другие.

Климат здесь особый. Да и география крепко связана с национальным характером. Представить, допустим, Лескова немецким писателем при всем богатстве фантазии нельзя. Лесков – и какой-нибудь Франкфурт-на-Майне. «Леди Макбет земли Баден-Вюртемберг». Бред, правда? А допустить, что Достоевский жил бы не в Санкт-Петербурге, а где-то в Вологде или Рязани? Вообразить Ермака уроженцем Монако? Такая у нас страна.

Нет, нам нужно пройти свой собственный путь, совершить свои ошибки и – перепрыгнуть пропасть в два прыжка… (III, 6)

Раздробленная Россия (1992)

Я не мыслю себе Россию раздробленной (и говорил на Западе, что они не представляют себе, на что себя обрекают, подталкивая Россию к раздробленности).

Мы-то привыкли ко всему: татары, монголы, шведы, немцы; войны, голодные бунты; чума, холера; убийство царей, дворцовые перевороты; революция; Распутин, Ленин, Сталин. Все мы перемололи. Мучились, кривились, гибли миллионами, но остались живы…

У нас иммунитет к жизни и смерти такой, что им не снился. Мы будем колотиться в своей жизни, будем друг друга убивать, но в результате будет выковыриваться что-то новое…

Они не понимают, что если мы развалимся, то это отзовется сразу и на них. Их ждет катастрофа, потому что Россия всегда была балансом между Западом и Востоком.

Всегда!

И когда я смотрю живопись эпохи Возрождения в Италии, у меня невольно возникает мысль: что бы было с вами, если б не было России?! Чем бы вы были? Чем занимались? Какую бы живопись писали, на каком языке бы говорили, если б Россия не подставляла свои плечи?.. Ведь Россия как бы погрузила в себя и чужую религию, и обычаи, и чужую кровь – и это все разведено в ней…

Не понимать этого – значит совсем потерять реальное представление о себе в мире… (II, 25)

(1993)

Сегодня разрушились многие связи, и самое страшное, что может произойти, – развалится Россия…

А почему это – самое страшное?

Весь мир, счастливо изумленный демократическими переменами в России, забывает о том, что двести семьдесят лет Россия держала на себе Орду. Если бы двести семьдесят лет Россия не держала на себе Орду, Микеланджело был бы узкоглазым, а в Италии говорили бы сегодня на совсем другом языке.

И это – Россия. Она сдерживала на себе все это. Это была та Россия, которая веками создавалась…

Разрушать все это?.. А что в результате?!

Пятьдесят государств, пятьдесят ядерных держав. Каждая со своей армией, со своим институтом тюрьмы, со своим правосудием.

И что дальше?.. (V, 1)

Россия – Евразия

(1994)

Русские люди, люди российского мира – не европейцы и не азиаты. У нас был, есть и, думаю, будет свой путь – евразийский.

Мысль эта подспудно жила во мне давно. Но лишь сравнительно недавно (в процессе работы над моей картиной «Урга», которая получила главный приз на кинофестивале в Венеции – европейского «Оскара» и Государственную премию России) ко мне пришло понимание силы и мудрости «степного» евразийского сознания, которое удалось выразить средствами кино и которое поразило европейского зрителя.

Я почувствовал, что существует не только интерес к картине, но, главное, уважение к тому духу, который в ней выражен, и приятие евразийской философии как самобытной животворящей силы, представляющей тот мир, по законам которого жила и живет Россия.

В связи с этим вспоминаются слова одного из идеологов евразийского движения П.Н. Савицкого: «Не уходит ли к Востоку Богиня культуры, чья палатка столько веков была раскинута среди долин и холмов Европейского Запада?»

Думаю, что слова эти касаются не только культуры. Евразия как геополитическая, экономическая, историко-культурная общность есть не только судьба России, но может быть образующей линией геополитического развития для многих народов…

Надо помнить об этом, и тогда у нас будет не безликое «пространство» политических, экономических, культурных и иных зон, а конкретная государственно-национальная общность – Евразийский Союз.