Публичное одиночество

И сюда, в Белград, приехали и Шмелев, и Зайцев, и Мережковский, и Гиппиус. Более того, король Александр учредил награды и наградил четырнадцать человек орденами Святого Саввы разной степени.

Надо сказать, что не только художественная интеллигенция, но и очень много инженеров, преподавателей, топографов принимали активнейшее участие в жизни Югославии. Они организовывали факультеты, на которых обучали не только своих, но и местное население. И мне кажется, что вот это внутреннее движение навстречу друг другу было чрезвычайно продуктивным и созидательным.

Югославия дала русским, лишенным своей родины, вторую родину. Она дала им стол, кров, землю, и конечно же, русская эмиграция отплатила сторицей за гостеприимство своим сербским братьям.

Не знаю, как изменился бы мир?

Думаю, что, если бы не Вторая мировая война, те, кто приехал сюда, дали бы еще более глубокие корни. И, наверное, по-другому бы строилась и развивалась история Югославии. Но союзники и советские войска оказались здесь. Поэтому большинство русских эмигрантов, кто осел в Югославии, должны были покинуть ее и уехать – кто в Америку, кто во Францию, кто еще куда-то.

Тем не менее память о них здесь живет. Хотя бы только в таких вот замечательных зданиях, которые строили в Белграде наши архитекторы. (XV, 2)

РУЦКОЙ

(1991)

По моим впечатлениям, вице-президент Александр Владимирович Руцкой в какой-то степени управляем эмоцией и, может быть, даже не всегда своей.

Но это боец, это русский офицер и человек чести, с которым можно говорить открыто. (I, 38)

(1993)

Интервьюер: Теперь, когда Руцкой сидит в Лефортове, приходится читать в газетах, что именно Никита Михалков, художник с мировым именем, вскормил непомерные амбиции Руцкого…

Теперь можно написать все, что угодно: что я… (цитирую по памяти) опоил Руцкого отвратительным идеологическим пойлом, заставлял читать реакционного философа Ивана Ильина.

Улавливаете терминологию?

Поэтому, когда всякие услужливые журналисты пишут в своих суетливо-наглых изданиях, что я призывал Руцкого к вооруженному восстанию, что я примерял к его голове президентский венец, то это обыкновенная заказная чушь, которую и опровергать бессмысленно…

Руцкому незачем было лукавить со мной, и потому я уверенно могу сказать, что он глубоко переживал происходящее: развал великой некогда державы, экономическую разруху, массовое обнищание народа.

Глубокий ли он политик? Нет. Мог ли он им стать? Наверное, если бы учился, набирался опыта и терпения не только слушать, но и слышать мир вокруг себя.

Уверен – меньше всего в событиях последних месяцев им руководило честолюбие, все-таки он в первую очередь человек убеждений, человек офицерской чести. Я склонен предполагать, что Руцкой во многом стал заложником и ситуации, и своего характера – горячего и импульсивного. (I, 53)

(1994)

Моя дружба с Руцким не носит политического характера…

Я его любил как летчика, офицера русского, товарища моего, веселого, смеющегося, выпивающего, рассказывающего про свою жизнь и выслушивающего про мою жизнь. Для меня совершенно не обязательно разделять с ним политические взгляды для того, чтобы его любить.

И, слава богу, я умею отделять одно от другого.

Я никогда не выбирал друзей по их должностям. Он стал моим другом до того, как вице-президентом, он был моим другом и в тюрьме…

Это мое личное дело. (I, 65)

(1996)

Он мой товарищ. Друг мой. Я люблю его. И всегда пытался уберечь от тех ошибок, которые он совершал и которые будет совершать…

Я уважаю его решение не выступать в качестве независимого кандидата <на выборах в Госдуму 1996 года> по одномандатному округу. Он пошел со своим движением. В этом, с одной стороны, достоинство, но, с другой стороны, в этом есть и легкомыслие.

Выборы, скорее всего, будут для него серьезным уроком… (I, 66)

(1998)

23 октября 1993-го я оказался единственным, кто публично не отрекся от Александра Владимировича. Я выступил тогда по телевидению и поддержал Руцкого, в тот момент уже обычного зэка.

И, поверьте, мне страшно было это делать, но иначе поступить я не мог… (I, 75)

(2005)

Интервьюер: А как Руцкой себя чувствует сейчас? Где он? Я видел его полгода назад в церкви у нас там, в Аксиньино. Что-то делает, у него есть проект коммерческий. Не думаю, что он счастлив, но, по крайней мере, полон достоинства. Не опустился. (II, 49)

РЫНОК

(1993)

Рынок – это не базар.

Это значит, что свобода принесла нам возможность и право стоять со своей рубашкой, а не с чужой, и предлагать ее на продажу.

Но посмотрите, во что это превратилось в результате.

Генеральские мундиры, ордена, фуражки, знаки отличия, то есть то, что было знаком, который достигался гигантским трудом, трудом служения Отечеству, висит на Арбате.

И это может купить – любой!

Вы можете представить себе державу, которая себя уважает, например, Францию или Америку, которая продает с молотка на улице знаки государственного отличия?.. (V, 1)

РЯЗАНОВ

(1985)

Драгоценное качество Рязанова как режиссера еще и в том, что участники его фильма по окончании съемок не спешат разбежаться в разные стороны, как это часто бывает, не ощущают, что смертельно надоели друг другу, но, напротив, сохраняют желание общаться не меньше, чем в начале работы.

Такая атмосфера особенно важна для актера, особенно начинающего. (II, 10)

С

САМОЕДСТВО (1984)

Очень многие люди, к несчастию своему, обладают неистребимым качеством: самоедством. Данная черта характера природой мне отпущена вволю.

За ответом нет уже ничего, ответ мертв, жизнь – в вопросах. Наваливаются разрешимые и, главное, неразрешимые проблемы – и ты воюешь, споришь, ищешь выхода.