Публичное одиночество
Шрифт:
Поэтому кто захочет смотреть такое кино – пусть смотрит.
Вы пойдете на кино про секс?
Я ходил бы на все эти фильмы, но, к сожалению, смогу пойти всего один раз, и то, если Вас там увижу… (XV, 56)
СЕМАГО
(2001)
Вот мне Семаго, бывший народный депутат, четыре раза присылал Счетную палату по поводу моего фильма «Сибирский цирюльник».
Он просто не мог поверить, что сорок три миллиона долларов, составляющие бюджет картины, это не повод для того, чтобы их украсть. Он не понимал того, что мне
Пять тысяч человек «массовки», горячая пища для всех, классная современная аппаратура, вагончики для всех актеров, чтобы на морозе у них бороды не отклеивались и чтобы создать наконец человеческие, цивилизованные условия для всех, кто работает рядом с тобой на съемочной площадке.
Но это не укладывалось в голове у Владимира Семаго.
Зато укладывалось то, что из того, что получил режиссер на картину, ему следует десять миллионов оставить себе, а на остальное как-нибудь, что-нибудь снять.
Но если мы будем жить по принципу: «Скажи мне, где ты работаешь, и я тебе скажу, что и как ты воруешь», то действительно никакого толку никогда не будет. (II, 38)
СЕМЕЧКИ
(1994)
Я, говоря с иностранцами, пытаюсь им объяснить: ну что такое, скажем, семечки для русского человека?
Это же не еда, это образ мысли, мировоззрения; миросозерцание – сидит на завалинке, семечки жует.
Ни одна реформа в России не сможет органично осуществиться, если она не будет включать в себя и момент семечек на завалинке. Органично включать. Иначе эта реформа будет выпирать, получится кривой и лопнет, как все неорганичные для России реформы.
Все равно семечки вылезут, через самую жесткую политику, сквозь все заслоны. Нельзя иначе.
Вот чего чужому никогда не понять…(I, 64)
СЕМЬЯ
Род Михалковых – Кончаловских
(1990)
Семейную традицию я понимаю как осознание принадлежности к своим корням. Чем дальше, глубже в прошлое можешь проследить эти корни, тем сильнее традиция.
Род Михалковых уходит в глубь российской истории. Первое упоминание относится к XIV веку. Были в роду и монахи, и воеводы… Больше было воевод. Очевидно, от своих предков (воевод) я унаследовал вкус к состязанию, азарт. Один из предков был постельничим при дворе первого царя из династии Романовых.
По материнской линии корни Суриковых – Кончаловских уходят в польские земли… (I, 31)
(1994)
Мой предок приходился троюродным братом первому Романову.
Недавно знакомый историк сообщил мне, что двое моих пращуров участвовали в Куликовской битве. И оба, между прочим, выжили.
Одна только семейная переписка сохранилась у нас за триста лет… (I, 57)
(2005)
Интервьюер: А территориально род Михалковых – Кончаловских далеко простирается?
Обширная география получается: Кострома, Рыбинск, Ярославль…
В Ярославле мой прадед Михалков был последним предводителем дворянства. Все Михалковы были Сергеи и Владимиры. Много было разных военных, воевод.
Недавно мне принесли
духовные завещания моих предков времен Ивана Грозного. Такие трогательные бумаги… Что кому отписать: кому – саблю такую-то, а этому корову, шкуры какие-то. А тот еще остался должен, ну там, две штуки сукна. Да! Потом требовалось испросить чего-то у должников. Если он должен был, допустим, деньги, то можно брать не деньги, а корову… Ну, в общем, все серьезно… По-взрослому, как сегодня говорят.А по маминой линии – это Сибирь, если говорить о Сурикове. И Франция, потому что жена у него была француженка.
А по отцовской линии в основном Волга, Кавказ…Так что с точки зрения истории и географии семья постаралась. (II, 51)
Родительские заповеди (2005)
Их очень много.
«Никогда не обижайся. Потому что, если тебя хотели обидеть, не доставляй этим людям удовольствия. А если не хотели, то их можно простить». Или: «Если тебе что-то катится в руки просто так и ты без всяких затрат можешь протянуть руку и взять, подумай, сколько из десяти людей от этого бы не отказались. Если насчитаешь больше пяти – откажись. Потому что идти надо в узкие врата».
«Счастье жизни – в самой жизни», – слова Толстого. «Делай что должно, и будь что будет». (1, 121)
Семейная обстановка (1998)
Надеюсь, я полностью соответствую той обстановке, которая царила в нашем доме.
Это была естественная жизнь в большой семье с сильной корневой системой. Я не мог понять, за что меня не любят в классе, когда я утром честно признавался учительнице, что опоздал, потому что Рихтер играл ло трех часов ночи и не давал спать. Я не понимал, что в этом особенного. А у нас за столом, когда приходил генерал Московский, Александр Александрович Вишневский, такие имена витали, что мало не покажется: Сережа Рахманинов, Паша Васильев. Велемир Хлебников, по рассказам мамы, спал у нас на рояле, а Маяковского бабушка спустила с лестницы, сказав, что отказывает ему в доме. Все это казалось естественным.
Во всем, что касалось быта, гостей, традиций, семью держала мама. У нас был духовник. Отец этому не мешал, хотя священник старался приходить на дачу, когда отца не было, чтобы никого не смущать…
Была еще бабушка, Ольга Васильевна Кончаловская-Сурикова. Вот уж крутейший характер был, сибирский. Я как сейчас помню: «Ах ты, па-а-кость!» Тебя сразу как морозом пробирает. Ее и мама моя боялась до последних дней. Но в самое тяжелое состояние меня ввергало, когда сама мама говорила очень тихо: «Никита, пойди, пожалуйста, сюда…» По большому счету экзекуциям нас подвергали за ложь, тут ничем нельзя было отмолить. (I, 76)
(1998)
Кстати, я только сейчас стал задумываться о некоторых вещах, связанных с детством, с моим отношением к семье…
Например, поймал себя на мысли о том, что не тоскую по своим детям. То есть они как бы всегда со мной, но в них нет воспитанной с детства необходимости держать друг друга за руки и заглядывать в глаза.
Да, клан Михалковых жив, но он существует сознанием, что мы вместе. Между прочим, для меня это принципиальный вопрос. Я могу отца месяцами не видеть (прости меня Господи!), но знаю, что он здоров, а он в курсе, что Никита занят монтажом фильма в Париже. Я чувствую семью за спиной, но нам не требуется произносить высоких фраз и демонстрировать на публике глубину чувств.