Пуговица. Утренний уборщик. Шестая дверь
Шрифт:
– Таким, как ты, нужно жить на необитаемом острове, – сказал ей муж. – У тебя в глазах – доллары, как у дядюшки Скруджа…
Но это не было правдой. Анна-Мария не могла пояснить, что выбраться из железной мельницы можно только ценой собственной жизни.
Сейчас, стоя на балконе отеля в чужой стране, которая опьянила ее запахом хвои и петуний, она думала, что в идее с необитаемым островом, пожалуй, что-то есть. Бывают люди, созданные для одиночества, блуждающие в лабиринте собственного «я» и находящие в его закоулках все, что создано внешним миром. Такие люди могут быть пассионариями, отбывающими заключение
Но чтобы понять это, необходимо войти в механизм, пройти сквозь его шестерни… Анна-Мария едва сдержала возглас. Почему она не поняла этого сразу, лет пятнадцать назад?
Итак, итак… Что было тогда? Тогда она собиралась выйти замуж. Белое платье висело на дверце скрипучего шкафа в комнате, которую она тогда еще снимала у старушки, приторговывающей по ночам водкой. Такие же белые туфли стояли под вешалкой. Был поздний вечер. Анна-Мария смотрела на широкую полоску лунного света, наискось разрезавшую платье на три части: две темные и одну ослепительно светлую – посередине. Она думала о будущем и боялась его. И тогда она вновь вспомнила о Двери.
Дрожащей рукой начертила полукруг, смутно припоминая, что линия должна быть ровной…
Она прижалась лицом к стене и превратилась в слух. И услышала ровный гул работающего мотора…
– Значит, говорите – Анна-Мария?.. Странное какое-то имя…
Она открыла глаза и поняла, что находится в салоне самолета. Также поняла и то, что уже года четыре как замужем… Но при чем тут самолет?!
Хотя что здесь странного? Почему покупка какого-нибудь стола или кресла кажется более естественной, чем поездка в незнакомый город?
– У вас там родственники? – снова пристает с расспросами соседка слева. – Нет? Заказан номер в гостинице? Нет? Бывали там когда-нибудь? А-а-а… Хм… Понятно…
Собеседница пожимает плечами и переводит взгляд на тонкие нервно сцепленные пальцы (на безымянном – обручальное кольцо), заглядывает в глаза (зрачки вздрагивают, как вода в голубом эмалированном ведре).
– Муж там служит?
Опять нет? Черт знает что с этими новомодными девицами – летит неизвестно куда и зачем…
– Муж-то где?
– Дома…
– Ага. Ага… Ну-ну. Приятной поездочки!
Взлет самолета похож на начало любви. Удивление и пронизывающая дрожь: что сейчас произойдет, что? Рев мотора, как рок, как девятый вал, зависший прямо над головой. Нет сил сопротивляться – оглушительная, обессиливающая мощь машины вжимает в спинку сиденья, парализует волю. Медленно начинается разбег. Словно между прочим. Будто впереди – ничего особенного… Боже мой, что там впереди?! Мелькает взлетная полоса, превращаясь в сплошную текущую реку. Все быстрее и быстрее. Что впереди? Скорость перечеркивает все – и страх, и любопытство. Скорость – это страсть. И уже неважно, что впереди – может быть, стена?.. Остановка перед взлетом болезненно отдается во всем теле. Будь что будет, но только – не останавливаться! А в иллюминаторе уже небо. Лети-и-и-им!
– Вам плохо, голубушка?
– Нет.
(Это я, я усилием воли подняла вас в воздух! Теперь пусть работает мотор, а я отдохну… Так, наверное, отдыхают роженицы: голова откинута, лоб в бисеринках пота. Сердце стучит все медленнее, веки тяжелеют, глаза закрываются сами собой.
«Вот я и равнодушна ко всему… И этот тяжелый шум – раздражает…»)
– Напитки, леденцы, пожалуйста.
Перед глазами возникает поднос с пластмассовыми чашечками.
– Скоро прилетим?
Без ответа.
– Напитки, леденцы… – проплывает дальше бортпроводница.
– Торопитесь? Как же, как же… Дело, понятно, молодое. А я вот к свекрови еду – что-то приболела старушка. Мы, как поженились, у нее жить не стали – крутая бабенция была. Затем дети пошли. Старший, Васечка, сейчас… Бу-бу-бу… Бу-бу-бу…
…Толчок соприкоснувшегося с землей шасси, как последний толчок сердца, после которого – пустота и тонкий комариный писк в ушах. Все.
В окно илюминатора видно здание аэропорта.
Вот она и в Городе! Совсем одна.
Словно в игре «Замри-отомри!» зашевелились люди, замелькали над спинками кресел расчески, запахло помадой и духами. Гуськом вошли в аэропортовский автобус, сразу почувствовав неприязнь и раздражение к случайным попутчикам. Случайное – оно и есть случайное!
В этом городе дышится свободнее. А может, просто идет дождь… Куда теперь? Кошка растягивает удовольствие, прежде чем слопать мышь. Она уже полчаса бродит по аэровокзалу, нетерпение щекотно ворочается в груди. Надо вначале заглушить его, чтобы взволнованное выражение лица и пылающие щеки не выдали волнение. Она в очередной раз убеждается: поиски цели всегда лучше самой цели. Ей нужен не Город, а дорога к нему. И желательно бесконечная…
В буфете мать кормит малыша. На тарелке – серая рисовая каша, в матовом стакане теплое пепси. Не глядя, мать сует ребенку ложку и попадает то в нос, то в подбородок. Ложка – в белых известковых разводах. Черная каемка на ногтях у обоих. На полу – клетчатый баул. Из него торчит детский носочек…
Надо идти на автобус. Пока заполняются места, входит маленькая старушка в черном мужском плаще и коричневом пуховом платке. У нее сухие, жилистые руки, ногти со старческой синевой, нос почему-то заклеен клочком газеты. Глаза – очень темные, как у плюшевых игрушек. Старушка протягивает руку и поет тоненько:
– И сыночкам вашим, и доченьками… И вам, люди добрые… Здоровья, счастья, благополучия…
В ладони позвякивают медяки.
Маленькая старушка выходит – можно ехать. Но уже невозможно представить, что ее – не существует.
Снова дорога. Через лес, поле, к куполам церквей и многоэтажек. Ее глаза расширены, как у городских детей, впервые увидевших корову. За поворотом возникает Город. Кто попадает сюда впервые, уверен, что каждый его житель – счастливец. Каждый камень – свидетель истории.
Погода пасмурная. Любимая погода. Скоро на улицах останутся одни милиционеры. А вот и знаменитая улица, воспетая поэтами. За каждым окном кроется счастье. Ах, если бы она родилась на этой улице, то…
Из арки выходит мужчина в заметно коротких – не по росту – брюках. В неловко скрещенных на груди руках он несет две пачки вермишели и пачку пельменей. Это означает, что дома он сварит холостяцкий пельменевый суп, а на второе – ворох червякообразной серой массы. И будет вполне удовлетворен жизнью.