Пурпурное Древо Порфирия

– Симаргл, деточки, он кореньям и травам хозяин, - объясняла княгиня притихшим детям.
– Всю зиму гостит он у Макоши в тереме, а весною слетает на землю. Под его горячими лапами просыпаются растения, и все начинает цвести.

Малыши затаили дыхание и слушали мать. Дети любили, когда она забавляла их сказочными побасенками. Мальчишки-тройняшки замерли над своими деревянными солдатиками. "Какие же они у меня разные, " - в который раз умилилась Домогара.
– "От одних отца-матери, в одно время рожденные, а так несхожи друг с другом". Кий- светлоглазый и светловолосый, с гордым разворотом плеч- весь в отца. А Щек и Хорив больше походят на нее- оба с черными глазками и вьющимися каштановыми волосиками. Только Щек- упитанный увалень, а его братец- худощав и верток словно ласочка.

– А тети зачем, для красоты, да?
– не унималась девочка. Она пальчиком водила по рисунку, словно гладила вышитых женщин по светлым волосам.

– Не тети, а Рожаницы, - строго поправила ее мать, пряча улыбку.
– Их зовут Лада и Леля.

– Леля? Как меня?
– восхитилась непоседа.

– Как тебя, солнышко, лебедушка моя белая, - Лыбедь родилась вскоре после братьев, и считалась младшей в семье.

– Рожаницы шьют зверям теплые шубки, чтобы они могли снова родиться на земле, - продолжала княгиня свой рассказ.
– Дабы род звериный не перевелся. Они всякое живое дыхание любят и берегут. А звери им служат.

– И волк? И мишка косолапый?
– выспрашивала любознательная девочка.

– И волк, и медведь, и лисы с белками. Все что бегает или летает- все им подчиняется. Только заяц да рыбы безгласные, твари подземные- те Ящера подданные. Ему да помощнику евонному, Кощею Трипетовичу преданы.

– Ну, чему ты детей учишь, Домогара?!
– прервал плавно текущую речь жены внезапно вошедший Ольгерд.
– Почто им головы забиваешь своими языческими суевериями? Вот услышал бы тебя Порфирий- задал бы по первое число.

– Уж с кем-кем, а с отцом-настоятелем я завсегда договорюся, - со смешком отмахнулась княгиня.
– Он человек с понятием, не то, что некоторые.

– Экая ты, баба, упертая!
– в сердцах сплюнул князь.
– Меня не боишься, так хоть Бога побойся- крещеные ведь они, христиане!

– Да что ты распалился?
– досадливо оборвала его жена. Сегодня Домогара пребывала в миролюбивом настроении, словно белая огромная кошка, угнездившись среди своих кошенят. Она мало не мурлыкала за рукодельем и против обыкновения совсем не хотела ругаться с Ольгердом.
– Лучше сказывай, с чем припожаловал. Али просто так заглянул?

Тяжелая тень государственных забот скользнула по челу князя.

– Какое там просто так, - удрученно отозвался он.
– Я предупредить зашел, чтоб сегодня из терема ни ногой.

– Вот здрасьте! А я к обедне собиралась.

– Богом прошу тебя, Домогара, сиди дома!
– взмолился Ольгерд.
– Боричевские волхвы, слышь, у нас объявились. Сама знаешь, что они в Луцке да Городце творили, сколько баб да молодаек порезали!

– Глупости говоришь, муженек, - возразила Домогара.
– Ну, кто поверит, что я зерно гною?

– А нешто Мирослава из Луцка хлеб прятала? Да она свое последнее роздала, чуть не в сермяге ходила! А когда чревный мор был, кто, не боясь заразы, с отварами по дворам ходил?
– Бледное лицо Ольгерда полыхало отчаянием.
– Думаешь, пожалели ее? Волхв указал- и готово, даже хоронить нечего. Оголодал народишко. Тот год недород, этот неурожай. Зима тяжелая была. Скотина от бескормицы дохнет, у людей животы с полынного хлеба пухнут.
– Князь горестно опустил голову.
– Сейчас свечу поднеси- и полыхнет! Вынут боричевские перед тобой хлеб или рыбу, да скажут, что ты припасы прятала- разорвут!

Домогара промолчала. Но мужу хорошо было известно это выражение ее лица: поджатые губы и упрямо выпяченный подбородок. "Черт с ней!" думал Ольгерд, хлопая дверью светелки. Князь не надеялся на благоразумие жены, но он оставил у ее покоев вооруженную охрану и дал им вполне определенные указания.

* * *

Весна в этом году была ранняя, но на удивление холодная и неприветливая. Снег быстро сошел, но тепло так и не наступило. Теперь черные проталины были скованы жесткой коркой льда. Набухшие было почки прибило ударившим морозом, и деревья стояли угловатые и мрачные, словно в немом отчаянии протягивая худые ветви к стеклистому небу.

Безысходность витала в воздухе. Изможденные лица людей пугали своим отчужденным выражением. Перед соборной церковью собралась толпа. Время было к обедне, но народ не шел внутрь, а толпился на площади перед входом, жадно внимая вещавшим ораторам.

– И по всей земле русской все тож!
– напряженно, с подвизгом, выкликал один из них: высокий и худощавый, с длинными черными волосами, похожий на ворона.
– Отреклися от дедовой веры, от старых богов, вот они от вас и отвернулись. Не греет светлое солнышко, не слетает на грешную землю крылатый Симаргл.
– Тут волхв откашлялся, обвел своих слушателей тяжелым ищущим взглядом.
– Токмо страшнее неверия губят народ колдовки. Гноят хлебушек, словно геена огненная пожирая мед, и рыбу, и муку. Но господин мой Ящер даст вам узреть тайное!
– Оратор взмахнул рукой, и его темно-синие просторные одежды метнулись, словно крылья птицы.

Речь перехватил его напарник, невысокий здоровяк, тоже одетый в синее.

– Внемлите! И на ваших глазах свершиться чудо! Узрите вы спрятанные колдовками припасы. В своем теле держат они их, распухая на чужом горе.

– Неужели сие возможно?- спросил вполголоса Ольгерд у настоятеля. Они, окруженные дружиной, стояли чуть поодаль толпы, наблюдая за происходящим.

– Господь сотворил человека из земли, составлен он из костей, да жил кровяных. А сверх того не может в нем ничего быти, противно сие законам божеским. Только дело сейчас не в этом, сыне.

– А в чем же, ешкин хвост?
– не сдержавшись, ругнулся князь.

– В том, кому поверят люди, в том, чему они захотят поверить, - грустно проговорил монах. Для своих почтенных лет он выглядел вполне моложаво, только пробивающаяся седина и разбегающиеся морщинки выдавали его возраст. Но сегодня он весь как-то согнулся и потух, словно озлобленность, витающая в воздухе, спеленала его. Казалось, даже слова слетали с его губ через силу.

– Всегда же легче сказать себе: не я упал, но это он меня толкнул. Он виноват, он враг. Вот и сегодня случиться то же самое. Люди растерзают баб, якобы виноватых в недороде, выпустят пары и успокоятся.

– Я этого не допущу, - отрезал Ольгерд.
– Дружина...

– Что дружина?
– прервал его настоятель.
– Не обманывай себя, князь! Они те же люди, и у многих из них среди этой толпы- друзья, родня и просто знакомые.

– Господи, только бы Домогара с детьми осталась дома!
– вырвалось у князя. Порфирий промолчал. Слишком хорошо знал он княгиню, чтобы быть уверенным в этом.

Волхвы тем временем стали обходить толпу. Женщины пытались прятаться за спины мужей и отцов, но безжалостные руки выталкивали их. Руки соседей, тех, кто забегал занять сольцы или просто посидеть-покалякать вечерком. "Только не меня, не я, я тут ни при чем!" - животный страх объял всех, перечеркивая человеческое.