Пурпурное сердце

Эндрю закуривает, и Майкл отмечает, что у него сигарета без фильтра, а руки дрожат.

– Эти сигареты убьют тебя, Эндрю.

– Надеюсь, что так и будет. Кстати, «Лакки Страйкс» не лучше. Как насчет еды и питья?

– Зачем было тащить еще и это? Чем быстрее мы проголодаемся, тем быстрее простим друг друга.

– Ты действительно сумасшедший.

– Ты считаешь прощение сумасшествием?

– То, что ты думаешь, будто я желал смерти Уолтера, само по себе безумие. Я больше не хочу говорить с тобой об этом.

– Ладно, – говорит он и забрасывает леску в воду. – Придется нам здесь задержаться на какое-то время.

* * *

Солнце становится похожим на янтарный диск, плывущий вдоль линии горизонта. Океан темнеет, и граница между ним и небом все более отчетлива.

Стало гораздо прохладней, Майкл ощущает это всем телом.

В садке, который болтается за бортом лодки, уже три трески, два красных берикса, окунь.

Тревога все явственнее проступает в лице Эндрю.

– Мы должны вернуться до того, как стемнеет.

– Кто сказал?

– Небезопасно оставаться на ночь в океане.

– Почему?

– Ну…

– Повторяй за мной, Эндрю. Я желал смерти Уолтера, чтобы я мог вернуться домой и жениться на его девушке. Все сработало замечательно, если не считать того, что ничего не вышло. Потому что после этого я чувствовал себя полным дерьмом, и все последующие сорок лет мучился в его тени.

– Он был моим лучшим другом. Я не хотел, чтобы он умирал.

– Когда меня ранило, я чуть не умер. Ты хочешь сказать, что не испытал легкого разочарования от того, что мне удалось выкарабкаться?

Эндрю невозмутимо забрасывает удочку, как будто ничто не может отвлечь его от столь увлекательного занятия.

Он так и оставляет вопрос без ответа.

– Разве ты никогда не представлял себе, как после моей смерти возвращаешься домой? Не было у тебя таких фантазий? Как будет убиваться Мэри Энн, а ты будешь утешать ее, и как ты станешь для нее самым близким человеком, живым напоминанием обо мне.

– Каждый имеет право на фантазии.

«Ага, – думает он. – Уже теплее».

– Так ты согласен, что отчасти хотел моей смерти?

– Я не убивал тебя.

– Но что-то в тебе хотело моей смерти.

– Может быть, какая-то крохотная частичка.

– Хорошо, Эндрю. Теперь вопрос на засыпку. Почему ты не оттолкнул меня в сторону? – В сумерках ему не удается рассмотреть выражение лица Эндрю. Только в небе остаются проблески света, и появляются первые звезды. Качка уже не утомляет. – Когда ты увидел, что в меня целится тот парень?

– В то же время, когда это увидел и ты.

– Точно?

– Ну, может, на долю секунды раньше.

– Тогда почему не толкнул меня?

– Не успел! – Он выкрикивает это, вскакивая на ноги, так что раскачивает лодку и, раскидывая руки для равновесия, аккуратно усаживается обратно.

– Реакция подвела?

– Нет.

– Меня все время мучает один вопрос. Что было бы, если бы ты не был влюблен в мою невесту? Что, если бы крохотная частичка твоего «я» не желала бы моей смерти? Что, если бы не твоя замедленная реакция?

– Если я отвечу, мы покончим с этим? Мы сможем вернуться? – Он задумчиво смотрит на горизонт, так что Майклу виден только его профиль.

– Мы еще даже не подошли к сути.

– Это неважно. Потому что ответа нет. Никто не сможет дать ответ.

– Но ты ведь живешь с этим вопросом. Не так ли, Эндрю?

Эндрю не отвечает.

Теперь небо совсем черное. Только светит луна, бросая серебристый отсвет на воду.

Время от времени Майкл берется за весла и гребет к берегу, пытаясь приспособиться к течению, которое могло бы помочь быстрее добраться. Огни маяка служат ему ориентиром.

Эндрю нарушает молчание.

– Хорошо, я признаюсь. Я хотел твоей смерти.

– Боже мой.

– Ты сам просил, чтобы я это сказал.

– Сукин сын.

– Ты собираешься убить меня, да?

– Эндрю, черт бы тебя побрал. Когда ты выбросишь эту дурь из башки? Вся беда в том, что я любил тебя как брата. Я бы никогда не смог причинить тебе зла. А ты хотел моей смерти.

Он вдруг замечает, что стоит в лодке и кричит. Где же его беспристрастность?

И словно ответ, ему приходит озарение: он понимает, что вновь балом правит Уолтер.

Он испытывает странное чувство облегчения.

«Хорошо, что ты вернулся, дружище, – думает он. – Я так привык, что ты рядом. Надеюсь, ты найдешь в себе силы простить».

Глава тридцать пятая Уолтер

Когда я знакомлюсь с Эндрю, нам по четырнадцать лет.

«Маркс Бразерс» процветает, звуковое кино завоевывает прочные позиции, а Никки всего лишь неуклюжий комок шерсти, у которого заплетаются лапы.

Как-то поздно вечером мы оба выходим из своих домов и встречаемся на пляже. Время слишком позднее для четырнадцатилетних подростков.

Есть что-то особенное в ночном океане. Что-то дикое. Он кажется неукротимой силой, все не так, как в летний полдень.

Мы стоим у парапета, и Никки сидит у меня на ботинке, жует шнурки, а я не возражаю.

Я смотрю на звезды.

Не знаю, стоит ли верить этой дурацкой примете – загадывать желание по звездам, и я не слишком хорошо знаю Эндрю, чтобы делиться с ним своими сомнениями.

Вместо этого мы просто болтаем о скорости света, о том, что звезды, которые мы сейчас видим, возможно, зажглись миллион лет назад, и интересно, что с ними будет еще через миллион лет.

Я задаю ему вопрос, который не имеет никакого отношения к звездам.

– Кем бы ты хотел быть, когда вырастешь?

Знаете, что он отвечает?

– Солдатом. Как мой отец.

– Почему ты хочешь быть именно таким, как твой отец?

Видите ли, я-то знаю его отца, знаю, что он поколачивает Эндрю и его мать, кричит на них, но сейчас я не напоминаю ему о таких подробностях.