Пушкин и его современники

К этому несчастью вскоре присоединилось и другое: в октябре 1820 г. весь Семёновский полк, как известно, взбунтовался против своего жестокого командира полковника Шварца, отличавшегося бесчеловечным обхождением с солдатами. И хотя Иван Ермолаевич (как сообщает Н. И. Чаплина) был в это время в отпуску, однако и он разделил участь остальных своих товарищей, которые, при раскассировке Семёновского полка, были разосланы, без права отставок и отпусков, по разным армейским полкам, квартировавшим по провинциальным городкам и местечкам: высочайшим приказом от 2 ноября 1820 г. он был переведён в Пехотный фельдмаршала князя Кутузова-Смоленского (Псковский) полк, однако, с повышением в чин штабс-капитана, он уже 12 января 1821 г., вероятно ещё не явившись к месту нового своего служения, перевёлся в Староингерманландский пехотный полк, стоявший во Пскове и его окрестностях. По счастью, здесь он встретился со своим сослуживцем по Семёновскому полку и приятелем Иваном Андреевичем Михайловым [572] , с которым с этого времени и делил все свои невзгоды.

572

Воспоминания Н. И. Чаплиной. Ср.: Дирин П. П. История лейб-гвардии Семёновского полка. СПб., 1883. T. 1. С. 52, приложения; он из подпоручиков Семёновского полка также был переведён в 1820 г. штабс-капитаном в Староингерманландский полк.

Вспоминая десять лет спустя об этой грустной эпохе своей жизни, вот что, между прочим, писал в откровенную минуту Иван Ермолаевич к своей старой знакомой — Анне Михайловне Еремеевой [573] , которая в это время играла роль его свахи: «Жизнь моя представляет много колебаний; но каков бы ни был пловец, он должен, наконец, бросить якорь, или он — сумасшедший! Кто не безумствовал, но кто же и не переставал безумствовать? Впрочем, в моей жизни нет чёрного пятна, нет поступков безнравственности, а были только порывы необдуманной молодости: таков был московский мой проигрыш в 1820 году, который всё отравил! Несчастный переворот с Семёновским полком лишил меня возможности заниматься имением в течение целых семи лет! Вот что сделал мой долг. Вы знаете, что я никогда не был игроком, но был заведён людьми чёрными; мне было двадцать лет — вот моё оправдание».

573

Письмо из Петербурга от 1 октября 1831 г. Анна Михайловна Еремеева (р. 28 января 1795 г., ум. 18 марта 1865 г.), дочь Мих. Ант. Прокоповича-Антонского, была замужем за гвардии поручиком Львом Ивановичем Еремеевым (ум. 1853); её брат, Дмитрий Михайлович Прокопович-Антонский (ум. 1870), впоследствии действительный тайный советник, был также в дружеских отношениях с И. Е. Великопольским.

Итак, Иван Ермолаевич попал в глухую провинцию. Полк его был в постоянном движении: он стоял то во Пскове, то в Великих Луках, то по разным деревням губернии, как то можно видеть из пометок под стихотворениями нашего автора, для которого литературные занятия теперь являлись чуть ли не единственным якорем спасения среди окружавшей его серой кочевой жизни армейского офицера; недавний долг также, вероятно, напоминал о себе… Прибавим к этому, что «полковое начальство его не жаловало» [574] , да и новые товарищи также относились не совсем дружелюбно к бывшему гвардейцу, который сразу и по чину, и по должности (он был ротным командиром) стал выше многих старых полковых служак.

574

Воспоминания Н. И. Чаплиной.

Нам ничего не известно о знакомствах, приобретённых Иваном Ермолаевичем в новом месте своего пребывания, которое к тому же, как мы сказали, часто менялось. По словам Н. И. Чаплиной, во Пскове отцу её, вместе с товарищем его И. А. Михайловым, «единственной отрадой служило семейство Бибиковых» [575] : там было три дочери, взрослые девицы; «и отец мой, и Михайлов были в этом доме завсегдатаями» и ухаживали за барышнями; следы дружеских отношений Ивана Ермолаевича к Настасье и Софье Михайловнам Бибиковым сохранились в тетрадях его стихотворений. Читатель найдёт их ниже.

575

Это было семейство статского советника Михаила Ивановича Бибикова (ум. в феврале 1827 г.), бывшего с 1800 по 1812 г. псковским вице-губернатором; в 1812 г. по именному указу Александра I он был освобождён от следствия (под коим находился долгое время), во внимание к заслугам зятя его А. С. Фигнера, и с тех пор жил то во Пскове, то в одном из своих имений, которые у него были в Псковском, Холмском и Опочецком уездах Псковской губ. (в последнем уезде ему принадлежали: село Клишковичи и дер. Бараново и Шитиково). Семья его состояла из жены — Маргариты Ивановны, рожд. Назимовой, и дочерей: Софьи Михайловны (род. 17 апреля 1795 г., ум. 27 августа 1864 г.), вышедшей впоследствии за полковника Джонсона; Елизаветы Михайловны, умершей в девичестве, и Настасьи Михайловны, бывшей впоследствии за Григорием Васильевичем Томилиным. Старшая дочь Михаила Ивановича — Ольга Михайловна (ум. в Санкт-Петербурге 15 февраля 1858 г.) также жила с родителями, потеряв в 1813 г. своего мужа, известного партизана А. С. Фигнера.

Литературная деятельность Ивана Ермолаевича, как мы уже сказали, шла не только не ослабевая, но, под влиянием вышеуказанных причин, развивалась всё более и более и в качественном, и в количественном отношении: по его словам (в послании к А. П. Великопольской, 1826 г.) он

…часто весь службы Досуг посвящал Богиням Парнасса…

Он не переставал посылать плоды своей музы в редакцию «Благонамеренного», на страницах коего они и появлялись в 1821—1825 гг. [576] , по прекращении же его в 1826 г. стихотворения Великопольского помещались в альманахах «Северные цветы» на 1826 и 1827 гг. [577] и в «Календаре Муз» на 1827 г. [578]

576

См. выше.

577

«К подаренному локону» (Северные цветы на 1826 г. С. 116—117) и «Воспоминание (Из Ламартина)» (Северные цветы на 1827 г. С. 307—309).

578

«Нереида». Элегия (из сочинений Мильвуа), с. 74—78.

Я позволю себе привести, как образчик, несколько большею частью неизданных произведений музы нашего писателя, из которых выяснится как настроение Ивана Ермолаевича во время жизни в провинции, так равно получится возможность каждому судить о качествах его стихотворений. Вот некоторые из них [579] .

I КУРНАЯ ИЗБА (во время зимней военной стоянки) Один, в уме с тяжёлой думой, В душе с обманутой мечтой, Во мраке темноты угрюмой Избы холодной и курной, Без наслаждений, без надежды К премене будущего дня, — Сижу, задумчиво склоня К земле поникнувшие вежды. Ничто не борется с тоской, Ничто душе не улыбнётся, Лишь птица, снег браздя крылом, Порою вскрикнет под окном; Лишь искра светлая сорвётся Со дров, трещащих над огнём, И в дымном облаке провьётся Под закоптелым потолком. Не скрипнет дверь, впуская друга; Не улыбнётся мне подруга, Сквозь мрак подкравшися тайком… Отрада сердцу изменила, Как будто смерть своим жезлом В могилу всё преобразила… Сижу с стеснённою душой И, молча, вслушиваюсь в бой Часов, лежащих предо мной, И на глазах моих блистает Невольно ряд тяжёлых слёз… Какую мысль в уме рождает Цепь эта звуков, сих колёс Однообразное движенье? Напрасно слух спешит им в след Нет настоящего мгновенья: Едва ударит, — и уж нет, И новый звук, и снова стихнет, И вслед другой уже идёт. И жизнь не так же ли? Вдруг вспыхнет И чрез мгновение замрёт! К чему ж безумное стремленье За всей толпой мирских сует? Всегда благое Провиденье Нас к благу создало на свет И цель одна в нём — наслажденье! Мы умираем каждый час, Минута каждая для нас Есть к гробу тихое сближенье… Чего же медлить? Час пробьёт, — Никто былого не вернёт! Спешите ж склонностей любимых Желаньям чистым угодить И дни младые угостить Как уж гостей невозвратимых! Но я?.. Злой рок уже сгубил Мою развенчанную младость И жизни ветреную радость Слезой тяжёлой заточил! В печали сердца, без привета, Младые дни рассорены! Ещё не зрев моей весны, Уж я стою в средине лета! Не дремлет время, миг летит, За часом час во след спешит И год за годом так промчится. — Былое в память возвратится, Но наслажденье не придёт! С летами тихо отпадёт За листом лист от жизни цвета, — И я угасну без рассвета! 1 марта 1824 г. Дер. Сидорово, близ Пскова [580]

579

Пользуемся рукописным сборником под заглавием «Мои новые стихотворения», из коих сохранились тетради с 1 по 16; в них вошли стихотворения с 1821 до 1829 г. включительно.

580

Напечатано в сборнике произведений Великопольского «Раскрытый портфель» (СПб., 1859. С. 221—223).

II ПОСЛАНИЕ ВОЛЬТЕРА К БЕРНАРДУ В честь Музам и Эроту Вольтеру велено Бернарда известить, Что, юным грациям в угоду, Науку милую любить Искусство нравиться ждёт ужинать в субботу. Псков, 25 марта 1824 г. III В АЛЬБОМ НАСТ. МИХ. БИБИКОВОЙ Я не пророк, не чародей: Волхвов не ведая ученья, Я не могу судьбы людей Читать в безмолвии путей Светил полунощных теченья. Но я Вас знаю — я поэт: Чего же больше? Вдохновенный, Моей души пролью я свет Во мрак судьбины отдаленной. Завеса тайны, прочь с очей! Но что я вижу? Средь лучей, Цветами радуги блестящих, Средь юных гениев, парящих В кипящих светом облаках, Я слышу жалобы, вздыханья, Я вижу тёмные страданья, С слезой тяжёлой на очах, И мрачной скорби покрывало На их накинуто главы. Кто ж всех несчастий сих начало? Хотите ль знать? — То сами Вы. Вы ужаснулись? Но судите, От Вас сокрыть могу ли зло? Пред Вами зеркало: взгляните, — И то же скажет Вам стекло. С такою милой красотою, С такой прелестною душою Нельзя не быть виною бед: Так боги мир установили, Так тернием они покрыли Веселия земного след. Но успокойтесь! Без сомненья Не вечно будет время слез: К Вам гений спустится с небес, — И улыбнётся утешенье, И счастье в радостных лучах Опять появится в очах, Освобождённое от плена. Кто ж вестник счастия сего? Вглядитесь пристально в него, — И Вы узнаете Гимена. Псков, 6 апреля 1824 г.

Другой сестре, Софье Михайловне Бибиковой, Иван Ермолаевич написал 8 апреля 1824 г., во Пскове, следующее не лишённое остроумия четверостишие:

IV В АЛЬБОМ Пусть скептики добра, в бреду своём речистом, Любовь к изящному софизмом назовут И мрак души своей на свет природы льют: Я знаю Софию — и буду век софистом!

V ОТРЫВОК ИЗ ПИСЬМА К ИВ. ИВ. ПУЩИНУ Давно неверная забыла Гвардейца милого любовь! волнуясь новой страстью, кровь Мечты дней прежних изменила… Средь молчаливых спальни стен, Рукой супруга торопливой, Уже совлек с неё Гимен Покров невинности стыдливой. Она краснеет и молчит, Но бледность роз и томны очи, — Всё тихо взору говорит О наслажденье тайном ночи. . . . . . . . . . . . . . . Но ты ль, в столице красоты, Припомнишь прежние забавы? Оставя поле суеты, Трудясь для блага и для славы, Быть может с важностью судьи, Наперсник, жрец и друг Фемиды [581] , Давно ты вымолвил «прости» Любимцу резвому Киприды? Или, отбросивши усы, Но так же пламенный душою, Ведёшь волшебные часы, Но уж с волшебницей другою, И в нежной радости сердец Вам настоящее лишь мило, — А я твержу тут, как глупец, О том, что год назад уж было! Динабург, 28 июля 1824 г.

581

Как раз в это время И. И. Пущин, по собственным словам, «сбросил конноартиллерийский мундир и преобразился в судьи Уголовного Департамента Московского Надворного Суда» (Майков Л. Н. Пушкин. СПб., 1899. С. 76).

VI РОМАНС Певец любви! Крепясь от слёз, Ты ль молишь дружбы состраданья! Кто мрак и скорбь к тебе занёс, Кто сердца обманул желанья? Давно ль ещё в кругу друзей Ты беззаботную пел радость? Кто потушил огонь очей И жизни пламенную младость? Несчастный друг! В борьбе души Я тайне внял сердечной боли; Ты пел любовь, не знав любви, В свободе чувств искал неволи. Поклонник муз и красоты, Беспечно радости ты верил, Но опыт снял покров мечты И сердце в счастье разуверил. Узнав любовь, познал ты в ней Один обман очарований, Ничтожность клятв и ложь очей И яд пленительных лобзаний. И дружбою ль минувших дней Ты возвратишь часы крылаты? Увы, певец! Сердца друзей Не заменят любви утраты! 16 сентября 1824 года, дорогою из Динабурга в Великие Луки VII К ДРУЗЬЯМ [582] Мои друзья! Я вам наскучил Моим нахмуренным челом! Всегда в вражде с моим умом, Невольно вас я всех измучил Меня измучившей тоской. Как пешки, слабые собой, В боренье шахматном забыты Небрежной игрока рукой Стоят без пользы и защиты, — Так я забыт моей судьбой, Ваш собеседник неучтивый, Сижу угрюмый, молчаливый, Между друзьями, как один. Напрасно, слабый властелин Души в болезни прихотливой, Я понуждаю ум ленивой К игре затейливых бесед: Как своенравный домосед, В страданье сердца неуместном Он заключён в пределе тесном Моей склоненной головы. Мне так же все любезны вы, Но ваши шум и разговоры Моей души не веселят: С печалью думы, как дозоры, Повсюду мысль мою следят И отравляют жизнь младую. Но я ль один, друзья, тоскую? Постигнул равный жребий нас: Всегда внимательный, — и вас, Товарищей изгнанья милых, Не часто ль вижу я унылых? И вы, друзья мои, порой С враждебной ссоритесь судьбой! Не укротим душевный ропот, Не заглушим сердечный стон: Как утром ясным листьев шёпот В вас и в веселье слышен он. Но, больше разуму послушны, Вы больше можете, чем я, К беде казаться равнодушны. О, не чуждайтесь же меня! Младенец в скорби малодушный, — Терпенья нити не нашёл В Дедале тёмном я страданья, Но тем не больше ль приобрёл Я прав на дружества вниманье?

582

По Семёновскому полку. — Б. М.

* * * Не все мы в горе станем жить, Промчится время, может быть, Туманны тучи разойдутся, В душах угаснувших проснутся Опять бывалые мечты; В шумящем вихре наслаждений, — Как сердцу страшные черты Сна беспокойного видений, — Для нас прошедшее мелькнёт; Тогда и друг ваш отдохнёт, Тогда, весельем вдохновенный, В беседе муз уединенной И он о счастье запоёт! 12 октября 1824 г. Деревня Подберезье под Псковом