Пусть тайга ко мне привыкнет

Странное дело, вроде бы Матвейка извинился, тётя Саша так приветливо разговаривает, а Витьке беспокойно, есть совсем не хочется. Жареную картошку кое-как одолела, а блюдечко с коричневыми, скользкими на вид кружочками и компот отодвинула в сторону.

Но Саша Александровна заметила:

— А грибочки маринованные? Неужели не ешь?

— Не ем, — еле слышно сказала Витька.

— Да она, поди, никогда их не видела, — подал голос Матвейка. — «Не ем!» — передразнил он.

— Ну-ка! — прикрикнула Саша Александровна и снова пододвинула блюдечко Витьке. — Попробуй, может, понравится!

Витька зажмурила глаза и проглотила один.

— Спасибо, больше не хочу.

Матвейка прыснул.

— Ничего, — улыбнулась Саша Александровна. — Вот пойдём в лес, как сама наберёшь, так и полюбишь.

— А когда пойдём? — оживился Матвейка.

— Да хоть сегодня. Дождики хорошие были, тёплые, грибы должны быть.

— К дедуле зайдём?

— Далеко к дедуле. За день не обернёмся, ночевать придётся у него.

— Мы давно у него не были-и... — затянул Матвейка. — Хочу к дедуле...

Оказывается, когда мальчишки что-нибудь выпрашивают у своих мам, они так же, как и девчонки, оттопыривают губы и говорят таким голосом, будто у них насморк.

— Подбери губы-то, распустил! — сказала Саша Александровна. — Заглянем к деду. Кстати, он пороху и дроби наказывал с геологами послать. А тут мы явимся! Вот удивится наш дедуля! — она рассмеялась. — Надо только батьке сказать, что уходим.

— Я сбегаю, — подскочил Матвейка.

— Витю возьми, школу ей покажешь. Может, и поглянется ей твоя школа, — добавила лукаво Саша Александровна.

Матвейка скорчил презрительную рожицу, что означало: «Не нуждаемся!» — и выскочил за дверь.

— Догоняй! — сказала Саша Александровна Витьке. — Чего сидишь? Беги!

Витьке совершенно не хотелось, но что поделаешь: пока мамы нет, командир над ней — Саша Александровна...

МАТВЕЙКИНА ШКОЛА

Школа была полна шума, но не такого, как, например, в кино перед сеансом «Ну, погоди!», а особого, строительного. Стучали молотки, стеклянным звоном отзывались окна в классах, гудели на разные голоса какие-то механизмы. По пустым коридорам пробегали озабоченные, измазанные извёсткой и краской люди.

— Вот здесь будет мой класс, — сказал Матвейка, останавливаясь возле одной из дверей на втором этаже.

— Эй, Мазила Ивановна, что ты делаешь?! — услышали они возмущённый голос.

Матвейка и Витька растерянно переглянулись: к ним относится или нет?

А голос продолжал так же громко:

— Кто за тебя будет краску со стёкол оттирать? Дядя?

— Да это — Копеечка! — радостно сказал Матвейка.

— Кто? — не поняла Витька.

— Оля, командир наш. У неё фамилия — Копейко, а все её «Копеечка» зовут.

Витька хотела спросить, чей она командир, но не успела.

— Оля! — позвал Матвейка, стараясь перекричать коридорный шум. — Оля!

— Матвейка? — ответил тот же звонкий голос. — Поглядеть пришёл? Заходи!

Они осторожно миновали свежеокрашенную голубую дверь и остановились у входа.

Девушка в синем комбинезоне и белом платочке красила переплёт окна (наверно, её назвала Оля «мазилой»), другая стояла возле стенного шкафа, и его многочисленные дверцы под её кистью становились гладкими, блестящими, снежно-белыми. Сама Оля, очень маленькая (чуть повыше Матвейки) и худенькая, занималась панелями. Но работала она не кистью, а катком. Витька никогда не видела такого хитрого приспособления: палка, к ней приделан валик, на валике — губка. Оля опускала валик в краску, а потом катила по стене, и каток оставлял за собой ровную голубую дорожку. Вверх — вниз, вверх — вниз! Быстро и красиво.

— Нравится? — обернулась к ним Копеечка.

— Нравится, — хором ответили Матвейка и Витька.

— Что это за девочка с тобой? Не видела её раньше.

— Да... С Каспийского моря прикатила, в гости. Витькой её зовут.

Витьке не понравилось, как Матвейка про неё сказал: небрежно, обидно даже. Оле тоже, кажется, не понравилось. Потому что она улыбнулась Витьке и предложила:

— Хочешь попробовать, покрасить немного?

Ещё бы! Витька покраснела от удовольствия, а Матвейка — от зависти: небось, Оля никогда ему не предлагала...

— Только крепче держи, — предупредила Копеечка, передавая каток. — К стене сильно не прижимай и краски много не бери, а то и стенку заляпаешь, и сама перемажешься.

Витька всё сделала, как советовала Оля, но если честно сказать, получалось неважно: рукоятка норовила выскочить из рук, валик танцевал на месте, а краска густыми ручейками стекала по стене.

— Молодец, Витя! Для первого раза совсем неплохо, — похвалила Копеечка. — Будешь настоящим маляром.

— Я хочу водителем троллейбуса, — неожиданно для себя сказала Витька.

— Очень хорошо. У нас обязательно будет троллейбус. Правда, Матвейка?

— Правда, — буркнул он.

— Ты чего такой? Лимон съел?

Съешь тут... Сначала не замечают человека, а потом про лимон спрашивают, не будет он ничего объяснять. Пусть сама догадается!

— Когда слёт? — спросил Матвейка. — Бойцы, между прочим, интересуются.

Оля на минуту задумалась.

— Девочки, отпустите меня в пятницу? — обратилась она к подругам. — На пару часиков?

— К своим дошколятам рвёшься? — спросила та, которая красила окна.

— Очень давно не видела ребятишек.

— Отпустим! Как же, отряд без командира быть не может, — засмеялись девушки.

— Ну вот, передашь по цепочке: сбор в пятницу в шесть ноль-ноль, понял?

— Так точно, понял!

Витька насторожилась. О чём это они тут разговаривают? Какие-то бойцы, командиры, Матвейка вытягивается столбиком, по какой-то цепочке что-то передавать должен... Наверное, у неё был смешной вид, потому что Оля улыбнулась, а Матвейка самым бессовестным образом расхохотался.

— Ты что же, не рассказывал Вите про наших «тимурят»? — спросила Оля.

Матвейка отрицательно покачал головой: с первым встречным-поперечным он болтать не намерен.

— «Тимурята» — это боевой отряд дошколят, — начала объяснять Оля. — Наши бойцы там, где трудно, и с тем, кому плохо. Ты про тимуровцев слышала?.. Вот. Но тимуровцами могут быть пионеры, а у нас — дошколята.

— А как поступить в ваш отряд? Мне ведь тоже пора: шесть с половиной, как-никак.

— Надо сначала хорошее дело сделать, — многозначительно сказал Матвейка. — Доказать, что ты настоящий человек, а не так себе.