Путь Черной молнии

Лицо Кулаги побагровело, и он захрипел, Томский приослабил хватку руки.

– Я последний раз тебя спрашиваю, стучишь куму? Если хочешь жить, говори, или я...- рука Томского опять сжала горло Кулагина, он закивал головой и, четко сознавая, что с ним не шутят, сказал:

– Пацаны, я все вам расскажу, только не опускайте меня, дайте мне уйти из хаты.

– Не позже, чем ты нам все расскажешь,- сказал Санек,- да не трясись ты так, пока тебя никто не тронет.

Они ускорили шаг и догнали в переходе всех сокамерников. Сашка сдержал свое слово, Кулагу в бане никто пальцем не тронул, когда они помылись и сидели в боксе, дожидаясь своих вещей из прожарки, тихушник поведал им свою историю, как опер подцепил его на крючок.

– Ах ты козлище!

– возмутился Сашка,- так ты за изнасилование и убийство сидишь.

Воробьева затрясло от возмущения. Он еще долго распинался: почему в следственной камере, где сидел этот гад, никто не передал по тюрьме, что он собой представляет, но когда вспомнил, что насильника прикрывала оперчасть, плюнул ему в рожу и отошел от греха подальше.

После признания Кулагина, вечером после ужина братва размышляла, как поступить с кумовским стукачом, но вопрос разрешился сам собой: на вечерней поверке Кулагин выскочил в коридор, обосновывая свои действия, что не ужился с мужиками. Но этим дело не закончилось.

Брагин уже сменился, и пришедший ему на смену капитан Ермолов, решил по-своему наказать всех в камере за притеснение Кулагина. Ближе к ночи, когда в изоляторе все спали, дверь распахнулась и двадцать семь человек вывели в коридор. Под ударами дубинок всех погнали на первый этаж. Открыли дверь двухместного бокса и стали "утрамбовывать". Колотили дубинками, а так как после бунта тюремщики имели особые полномочия, то били с цинизмом. Последнего заталкивали с помощью немецкой овчарки.

Прошел час, с тел заключенных градом струился пот. Кто-то стал задыхаться и просить о помощи, мужики закричали и забарабанили в дверь. Всех вывели, и отправили назад в камеру, но одного с сердечным приступом унесли в больничный блок. Пока вели заключенных в камеру, Сашка от "всей души" наговорил капитану Ермолову колкостей, за что он невзлюбил его, а когда узнал, что Воробьев пришел в СИЗО из бунтарской зоны, пообещал Сашке "счастливую" жизнь.

Прибыв на работу, Сергей Брагин удивился, услышав, что его агент был раскрыт, и загадочно улыбнувшись, приказал привести его в кабинет.

– Ну, что Кулагин, рассекретил ты себя.

– Черт их знает, гражданин начальник, я не пойму, как они меня вычислили. Если бы Томский меня не душил, я ни за чтобы не признался, что работаю на кума. Вы прессаните его, гражданин начальник, как никак одно дело делаем.

– Что?!
– Брагин прищурился, - одно дело говоришь. Быстро ты мразь забыл, за что сюда попал.

Кулагин заегозил:

– Так я свое получил, начальник - тринадцать лет считай, не за что впаяли.

– Изнасиловать и убить девочку - это ты считаешь ни за что?!

– Я же говорил, что ничего не помню, я и на суде стоял на своем.

– Экспертиза доказала, чего тебе еще нужно. Ладно, Кулагин, переведу тебя в другой корпус, подальше от неприятностей, будешь продолжать докладывать мне обо всем, что услышишь.

Пересадили тихушника в другую камеру, но как только за ним захлопнулась дверь, его встретили настороженные взгляды заключенных. Им только что была заброшена малява, в которой говорилось, что Кулагин - насильник и убийца малолетней девочки, и к тому же, он "пашет на кума". Ему выделили место на втором ярусе. Никто не трогал насильника, опасаясь, что за него оперчасть "замордует" всю камеру, и потому ждали удобного момента, чтобы поквитаться с тихушником. Кулагин, уверовав в свою безнаказанность, несколько дней прибывал в спокойствии.

"Тюремная почта" доложила, что в одну из ночей, Кулагин неловко повернулся на верхней шконке и, слетев вниз, сильно ударился о бетонный пол головой.

Оперативники долго допрашивали сокамерников, добиваясь признания о применении насильственных действий, послуживших причиной смерти, но кому нужно брать на себя 102 статью за убийство. Все молча терпели. Не получив признания от заключенных, следователи отстали, и прокуратура списала труп на несчастный случай.

Сергей и Анатолий Брагины снова порадовались, так удачно исполненному приговору в отношении насильника.

Сергей взял очередной отпуск и, воспользовавшись им, проводил свою любовницу Анжелу к ее родителям, ее недавно освободили условно-досрочно.

Глава 48

Тюремные приключения Сашки

Капитан Ермолов, затаив злость на Воробьева, тем временем перевел его в другую камеру, в которой находился беспредельщик, - Акула. Ермолов прекрасно знал, куда направляет спесивого парня. Слухи о беспределе Акулы в камере выплеснулись за пределы этажа, и многие заключенные грезили, как бы его случайно встретить в общем боксе или в автозаке. Акула нагло держал камеру в "черном теле", забирая самые лучшие пайки хлеба. Передачки с воли проходили только через его руки, отсортировав продукты и вещи, он бросал бедолагам остатки, а себе отщипывал все самое "центровое".

Акула был главным, "старшим по камере", его назначила администрация СИЗО. Вместе с ним правили в хате два отмороженных типа. "Старенький", которого выбрали сами арестанты и "первый по хате" - оба крепкие мужики. Акула мог сказать: "фас", и послушные шестерки чинили все, что он пожелает.

Сашка, пробыв день в камере, осмотрелся и понял, куда он попал. Видимо опер Ермолов не зря его сюда посадил: за участие в бунте, Воробьева ждали дальнейшие неприятности.

Акула, узнав, что Сашка сидит под следствием за бунт, однозначно расценил эту новость, и принялся нападать на него словесно:

– Вы, что там намострячили? Мужиков запретесняли, из-за вас теперь кругом идет духота ментовская,- распалялся он, - вы, что там себе надумали на общаке? Подняли бузу, под палками мужиков заставляли бунт поддерживать, суки!

Сашка, наблюдая, как Акула его провоцирует, больше не стал терпеть нелепые обвинения.

– Сам ты сука недорезанная, тебе ли шавке судить о пацанах, которые за такую падаль, как ты, отдали свои жизни

Обстановка накалилась до предела, трое обступили Воробьева со всех сторон.

– На парашу его пацаны, голову воткнуть вместо затычки!
– издал боевой клич Акула.

Но разве эти отморозки знали, на что способен Воробьев. Удар "бычком" в нос "первому по хате", и вот он уже отлетает к той же параше. Затем молниеносно с левой, припечатал кулаком "старенькому" в область виска. Третий повис у Сашки на шее за спиной. В следующий момент Воробьев захватил его левую руку и, резко наклонившись вперед, со всей силы бросил противника через себя. Падение пришлось левым боком о стол, заключенный завыл от боли и откатился в сторону. Никто из мужиков даже не пошевелился, чтобы помочь отморозкам. Воробьев бросился к худому Акуле, и подмяв его под себя, сгреб в охапку. Не обращая внимания на вопли, Сашка понес его к унитазу, но он успел ухватиться рукой за железный уголок шконки и протащил ее за собой до середины камеры. Еще не успели опомниться побитые шестерки, как Сашка сунул голову Акулы в дырку толчка и, придавив ее коленом, дернул ручку сливного бачка. Безумный визг разнесся по камере, никто их мужиков и парней даже не бросился заступаться за беспредельщика Акулу.

В тот же миг двери камеры открылись и три дубака, цепляясь за Воробьева, оттащили его от Акулы. Сашку выволокли в коридор и стали избивать.

В голове промелькнуло: "Ну, козлы, так просто я вам не дамся".

Закрываясь рукой, чтобы дубинка не угодила в голову, он ударил несколько раз по корпусу одного, затем другого из нападавших дубаков. Изловчившись, Сашка схватил дубинку и ловко, развернув мента к себе спиной, придавил его горло. Прикрываясь тюремщиком, Воробьев пинал ногой наседавших на него ментов. По коридору уже неслась подмога, размахивая "дубиналами" (резиновая дубинка), вскоре, общими силами им удалось скрутить ему руки назад и надеть наручники.