Путь к тишине. Часть 2
Шрифт:
— И что вам снова помешало договориться?
— Не «что», — вздохнул Митос. — «Кто». Байрон.
— Байрон? — Кедвин даже выпрямилась. — Постой-ка! Я помню эту газетную шумиху! Вы-то с МакЛаудом как во все это замешались?
— А ты знала Байрона?
— Ну, не то чтобы знала… Случилось столкнуться лет сто назад. — Кедвин снова откинулась в кресле и сцепила пальцы. — А что?
— Расскажи о нем.
Кедвин пожала плечами, но спорить не стала.
— Он был… необычным. Я всегда думала, что для Бессмертного подобный талант — предмет лишний. Но природа часто шутит злобно. Мы с ним встретились на одной светской
— И как впечатления? — полюбопытствовал Митос.
— А никаких впечатлений. Сил ему хватило только на то, чтобы добраться до кровати. Я немного посидела с ним. Жаль стало, ему было по-настоящему плохо… Он немного разговорился, правда, стихов больше не читал. Все вспоминал своего учителя, говорил, что это был единственный человек, который его всегда понимал и которому он мог доверять без опаски. Имени он так и не назвал.
— Если бы и назвал, оно бы тебе ничего не сказало, — произнес Митос, отворачиваясь. — Да, он очень любил своего учителя, хотя никогда не относился к нему, как к отцу. Скорее как к старшему брату.
Кедвин глянула на него, прищурившись:
— Это был ты, правильно?
— Да. Он не знал, кто я на самом деле.
— Он знал, кем ты был для него, — Кедвин встала и подошла к нему. Снова тронула его за плечо. — Как же так получилось?
— С МакЛаудом? Очень просто. Видишь ли, у Джо в баре тогда появился новый музыкант — молоденький парнишка по имени Майк. Очень талантливый. Не знаю, за каким чертом туда занесло Байрона, но он Майка тоже заметил. И пригласил к себе. Тот, как выяснилось, был его давним поклонником. Ну, а развлечения у Байрона всегда были опасными. В общем, парнишка умер от передозировки наркотика. МакЛауд разозлился, обвинил во всем Байрона…
— И ты не пытался его остановить?
— Почему? Пытался. Я разговаривал с обоими. Ну, Байрон, он… Ему уже незачем было жить, он это чувствовал, и обсуждать эту тему не захотел.
— А МакЛауд?
— Он все решил сам, — проговорил Митос. — Мне показалось даже, что он именно потому и настаивал на своем, что защищать Байрона пытался я. Как будто хотел показать лишний раз, как мало я имею на него влияния. Я не стал спорить и не стал ничего доказывать. В конце концов, они оба принимали решение.
— Но ты не считал, что МакЛауд поступает правильно.
— Нет, не считал. Потому что повод для конфликта был надуманным, совершенно не в стиле МакЛауда… Байрон не убивал Майка и ни к чему его не принуждал. Тот отлично знал, на что идет и чем рискует. И ради чего.
— И то, что твой друг и ученик должен был из-за этого умереть, представлялось тебе достойным сожаления?
— Достойным сожаления мне представляется стремление освободить человека от ответственности за собственную жизнь. Почему в смерти Майка нужно винить кого угодно, кроме самого Майка? Человек, который ценит свою жизнь дешевле взгляда какого-то очередного кумира, не заслуживает, чтобы за него мстили таким способом.
Повисла долгая пауза. Митос повернулся и, скрестив на груди руки, снова присел на подоконник.
— Наверно, потому я и не заметил вовремя того, что случилось дальше, — сказал он погрустневшим голосом. — Я вообще не был уверен,
что хочу продолжать пытаться восстановить какие-то отношения с МакЛаудом. Меня неприятно удивило такое показное равнодушие к моим просьбам, все-таки Байрон был моим другом. Какое-то время мы не встречались и не разговаривали. А потом, в мае девяносто седьмого года, мне позвонил Джо и попросил съездить к МакЛауду. Рассказал совершенно дикую историю…Кедвин слушала, не перебивая. За всю долгую историю о пришествии Аримана и настоящем исполнении пророчества она не задала ни одного вопроса. Хотя в большей части этих событий Митос сам не участвовал и пересказывал их со слов Джо и Ричи, рассказ получился долгим и подробным. В столкновении с Лиамом О’Рурком Митос участие принимал, но о видении МакЛауда рассказывать опять же пришлось со слов Джо. Он намеренно говорил только о фактах, пока не открывая собственных соображений на сей счет.
— Вот так все тогда и закончилось, — сказал он. — Встретиться и спокойно поговорить со мной он так и не захотел. Просто уехал из Парижа. До сих пор не знаю, почему. С тех пор прошел год. Остальное ты уже знаешь.
— Да, черт побери, — выдохнула Кедвин. — Ничего себе история! Пожалуй, такое дело достойно пророчеств. Но знаешь, это все выглядит как-то… У тебя, наверно, есть и какие-то объяснения?
— Кое-какие есть, — спокойно сказал Митос, — но это мое субъективное мнение… Я хочу, чтобы ты, прежде чем выслушивать мои толкования, подумала обо всем этом сама.
— Зачем?
— Это может оказаться полезно нам всем. Не подумай, что я устраиваю тебе какие-то экзамены, просто не хочу навязывать готовые выводы. Может, твой личный опыт подскажет тебе что-то, чего не знаю я.
— Вряд ли, — сказала Кедвин. — Пока что мне на ум не приходит ничего полезного. Все выглядит полной чертовщиной. Но ты прав. Отложим обсуждение на завтра.
— Отложим.
Кедвин принялась расхаживать по комнате туда-сюда, потом остановилась рядом с окном, прислонилась плечом к стене и скрестила на груди руки.
— Скажи мне, пожалуйста, еще кое-что, — проговорила она.
— Да?
— Ты с самого начала планировал затеять этот задушевный разговор после того, как затащишь меня в постель?
Он нахмурился и поджал губы:
— Я не планировал «затаскивать» тебя в постель. Все получилось случайно.
— Угу. Именно так мне и показалось.
— Кедвин, я же извинился!
— За что? — приподняла она брови. — Не нужно утешать меня приятной ложью, Митос.
— Ложью? — Он шагнул вперед и осторожно взял ее за руки. — Сегодня утром это не казалось тебе ложью?
— Нет. Ты знаешь, что я имею в виду.
— Нет, не знаю, — он крепче сжал ее руки в своих. — Почему тебе так нравится считать мои слова ложью? Ты не хочешь себя связывать? Но мои чувства тебя ни к чему не обязывают.
— Может быть, в этом все дело. Любовь не может ни к чему не обязывать. Давай не будем больше об этом.
— Как пожелаешь.
Он выпустил ее руки и, повернувшись, пошел к двери.
— Митос.
Он оглянулся. Она подошла к нему вплотную.
— Я не просила тебя уходить.
— Но ты сказала…
Она мягко приложила палец к его губам.
— Я сказала, что не хочу говорить о любви. Но это не единственное основание для близости. Особенно для таких, как мы.
Он молчал.