Путь к тишине. Часть 3

МакЛауд подался было назад, но движение Митоса оказалось быстрее. От вроде бы несильного толчка МакЛауд повалился спиной на кровать и почувствовал, как натянулась цепочка. Он приподнял голову и увидел, что Митос держит камень в руке, держит так, будто собирается его сорвать.

Одно движение — и тонкая цепочка лопнет!

— Нет! — забыв о гордости, МакЛауд вцепился в запястье Митоса. — Нет, не надо!

— Не надо?

— Я все сделаю, все!.. Только отпусти!

В этот момент МакЛауд не притворялся. Мысль о том, что он вот-вот снова провалится в худший из кошмаров, стерла все другие мысли и чувства. Митос еще несколько мгновений, показавшихся МакЛауду вечностью, смотрел ему в глаза, потом медленно выпустил камень и выпрямился.

МакЛауд, вздрагивая, поднялся на ноги. Стянул и бросил на кровать свитер, не забыв перед этим поправить цепочку, чтобы не зацепилась за воротник.

Снова глянул на Митоса.

— Дальше, — коротко приказал тот.

МакЛауд вздохнул и прикрыл глаза. Ничего подобного с ним еще не случалось. Потусторонний ужас снова шевельнулся позади сознания, и он молча сжал зубы. Что угодно лучше, чем вот это!

Может, теперь Митос не вспомнит о Кассандре.

Он расстегнул брюки и стащил их вместе с бельем. Не удержавшись, взял с кровати купальный халат и, прижав его к животу, выпрямился.

— И что дальше?

Митос прошелся взглядом по его фигуре и приподнял бровь. МакЛауд крепче стиснул в пальцах пушистую ткань.

— Что дальше? — повторил он зло.

— А дальше то, ради чего все это делается, — невозмутимо произнес Митос, обойдя МакЛауда и остановившись у него за спиной.

МакЛауд так и не смог понять, что случилось потом.

Кончики пальцев Митоса слегка коснулись его затылка. От них исходило приятное, томное тепло. Они заскользили вниз вдоль позвоночника, разливая тепло по всему телу, задержались на крестце…

И исчезли.

Митос отступил к двери, остановившись в трех шагах от МакЛауда.

— Тебе интересно, зачем нужно было раздеваться? Это не тайна. Так просто больше видно.

Он развернулся, вышел из комнаты и захлопнул дверь.

МакЛауд в полнейшем изумлении проводил его взглядом. Прислушался к своим ощущениям — пока в них не было ничего особенного или неприятного.

Он потерянно сел на кровать. Огляделся. В комнате тоже ничего не менялось; на прежних местах стояли стол со стульями, комод у дальней стены, на комоде — поднос с графином и стаканами, висело над комодом большое зеркало.

Но что-то же Митос собирался показать?

Ощутив сухость в горле, МакЛауд встал, подошел к комоду, налил стакан воды — но донести до рта не смог. Рука застыла на полпути.

С новым изумлением МакЛауд смотрел на свою руку, которая вдруг перестала ему подчиняться. Попытки закончить движение отзывались напряжением в мышцах, но ничего не получалось.

…Тонкое стекло лопнуло в стиснутых пальцах. МакЛауд зашипел от боли и схватился правой рукой за запястье левой. Брызнула кровь.

Выругавшись, МакЛауд метнулся в туалетную комнату, к раковине. Пустил воду, смыл с ладони кровь и мелкие осколки. Присмотрелся. Порезы затягивались с обычной скоростью, рука двигалась как обычно.

Что, черт возьми?..

Он закрыл краны и повернулся к двери, чтобы вернуться в комнату…

Вернее, хотел повернуться. Не сразу понял, что намерение осталось только мыслью, а сам он продолжает стоять у раковины и смотреть на свое отражение в зеркале. Краем глаза увидел, как теперь уже правая его рука медленно сжимается в кулак, поднимается для удара…

Осколки зеркала с жалобным звоном посыпались в раковину и на пол.

МакЛауд в ужасе вцепился в край раковины — это удалось. Но тело по-прежнему не слушалось, ни отвернуться, ни даже сделать шаг назад он не мог.

Спокойно, приказал он себе, вспоминая прежние стычки со всякой потусторонней нечистью, только спокойно. Только не терять контроль. Справиться можно с любым давлением.

Ища опоры, он вызвал в памяти образ Кассандры. Прежде ее близость отгоняла призраки и ночные голоса, нужно просто сосредоточиться…

Сердце подпрыгнуло и забилось быстрее.

Кассандра. Ослепительная. Прекрасная.

Желанная.

Миг, и он понял, какую сделал ошибку, но было поздно.

Истомное тепло, растекшееся по телу, превратилось в жар. МакЛауд отшатнулся от раковины, сполз по стене, остатками воли пытаясь унять взбесившуюся плоть. Ничего не помогало. Он не слышал ничего, кроме стука крови в висках, перед глазами вспыхивали и гасли картины одна непристойнее другой.

Цепляясь за остатки сознания, он дотянулся до кранов в душе, чтобы хотя бы шумом воды отгородиться от внешнего мира. Остального его память не сохранила. Помнились смутно холодный кафель стен и пола, белый круг лампы, сквозь слезы казавшийся радужным. Нестерпимый, по всему телу растекающийся огонь, — и собственный низкий, протяжный стон, который не хватило сил удержать в груди.

Пришел в себя он там же, в ванной, лежа на полу между стеной и душевой кабиной. Долго бессмысленно смотрел на потолок, потом с трудом поднялся и забрался в душ.

Ноги слушались плохо. Он сел и забился в угол кабины, уткнувшись в колени и беззвучно воя от усталости, стыда и ощущения полной, окончательной уничтоженности.

*

Митос ворвался в свою спальню, захлопнул дверь и привалился к ней спиной. Постоял, успокаивая дыхание, но никакого успокоения не получалось. Оттолкнувшись от двери, он подошел к кровати, сел и открыл нижний ящик тумбочки. Пошарил на дне и извлек полупустую пачку сигарет и зажигалку.

Он подошел к окну, приоткрыл раму и вдохнул холодный вечерний воздух. Вытряхнул из пачки сигарету. Но тут же, разозлившись на себя за такую нелепую слабость, смял ее и выбросил за окно. Закрыл глаза.

Так отчетливо помнилось лицо МакЛауда, испуганные глаза, голос: «Я все сделаю, все…»

Ничего ты не сделаешь, мысленно ответил на этот возглас Митос. Ничего. Ты только возненавидишь меня — за эту минуту собственной слабости!

Он слышал шум воды в душе в комнате МакЛауда, но этот шум не мешал ему представлять, что сейчас творится с его «подопечным».

Ничего, полезная встряска. Пора уже перестать видеть опасность не там, где она есть на самом деле.

Митос поймал себя на том, что думает о теперешних мучениях МакЛауда без большого сочувствия. Да, он в самом деле был зол! Конечно, больше на себя, чем на Горца, но все же. Он и самому себе не хотел признаться, насколько близко подошел к потере контроля, к черте, за которой не может быть никаких игр, только тьма, боль и ненависть. И все из-за МакЛауда! Ощущение безграничной власти над этим человеком действовало на него, как запах крови на голодного хищника. Снова оживало в самых темных закоулках памяти то, темное и холодное, чему запрещено было вторгаться в жизнь Старейшего уже две тысячи лет.

Он знал, чем закончатся попытки МакЛауда удержать контроль над собственным телом. Раньше ли, позже, но образ какой-нибудь прекрасной дамы в его воображении возникнет. Если небеса не совсем от них отвернулись, это не будет кто-то из действительно дорогих и любимых. Знал Митос и то, что проще всего от такого наваждения избавиться, прогоняя подобное подобным, то есть давая телу то, чего оно просит. Он мог это сделать легко… но именно этой черты сейчас нельзя было переступать ни в коем случае. Иначе жестокая, но игра перестанет быть игрой…