«Путь к Успеху: Обретение Силы внутри себя»

Я поднимаюсь с земли акробатическим движением, которое вызывает волну тошноты. Я восстанавливаю равновесие, качая головой. Я привыкла этого ожидать, но это не значит, что я к этому привыкла. Влажная, удушающая жара напрягает мое тело, и мне часто бывает трудно сосредоточиться на том, что я делаю. Грязь заглушает мои шаги, когда я направляюсь к укрытию из ветхого дерева. Я осматриваю оставшиеся ветки, оценивая, подойдут ли они для разжигания огня или просто для его поддержания. Вскоре ко мне присоединяется Тристан.

— Они не годятся для разжигания огня. Завтра утром я…

Я чувствую, как что-то ползет вверх по моей руке. На несколько секунд я застываю. Затем я опускаю взгляд, и мой пот превращается в сосульки на моем теле. Моя рука покрыта пауками. Укол облегчения пронзает меня изнутри, потому что они не очень большие. Но мой момент облегчения длится лишь одну секунду, потому что меня охватывает ужасающая боль, начинающаяся там, где находятся пауки. Я начинаю кричать, отчаянно пытаясь стереть их, но Тристан что-то кричит, хватает меня за руки, останавливая. Как может что-то столь незначительное причинять столько боли? Как будто у них вместо когтей острые ножи.

— Убери их от меня, — истерически кричу я.

— Сними их.

Взмахом руки он смахивает их прочь. Но боль не проходит.

— Важно… — начинает он, но остальная часть его предложения превращается в вой. Пауки добрались и до него тоже. Но я их нигде на нем не вижу.

— Откуда исходит боль? — спрашиваю я.

— Моя спина, — выдыхает он, стиснув зубы.

Я начинаю расстегивать его рубашку, но он качает головой, и я понимаю, что он имеет в виду. Нет времени расстегивать пуговицы. Я разворачиваю его и рву его рубашку. Я могу сказать, что он пытается что-то сказать, но его слова смешиваются со стонами боли, и все, что мне удается разобрать, это слово "ладонь".

Вот они. Два паука на нижней части спины, прямо рядом с позвоночником. Я хлопаю по ним ладонью так сильно, как только могу, и они отваливаются. Стоны Тристана не прекращается.

— Дава пойдем в самолет, — говорю я.

Тристан кивает, и мы наполовину несем, наполовину тащим друг друга внутрь самолета. Моя рука ужасно болит, но меня больше беспокоит Тристан, который продолжает спотыкаться. Его укусы были очень близко к позвоночнику. Я дрожу. В этой области очень много нервов.

— В аптечке первой помощи есть крем от насекомых, — говорит он, как только я опускаю его на одно из сидений.

— Я принесу.

Я не очень верю, что крем поможет. Мы каждый день пользуемся салфетками от насекомых, но они не очень полезны.

Тристан заставляет меня сначала нанести крем на руку. Она выглядит ужасно. Повсюду красные, опухшие пятна, не только в тех местах, где меня укусили. Меня начинает тошнить, когда я вижу спину Тристана. Вся нижняя часть его спины — маленькие холмики кожи.

— Твои укусы выглядят намного хуже.

Я наношу крем так хорошо, как только могу.

— Что ты пытался сказать, когда я пытался избавиться от пауков на твоей спине?

— Я хотел, чтобы ты смахнула их, а не прихлопнула ладонью, потому что их когти обламываются и остаются внутри кожи.

— Но это то, что я сделала, — говорю я в ужасе, глядя на его деформированную спину.

— Как мне вытащить когти?

— Никак. Все в порядке, мне просто понадобится больше времени на исцеление.

— А что, если пауки ядовитые?

— Тебя укусили примерно шесть раз. Ты бы сейчас была в коме, если бы они были ядовитыми.

Я приношу ему новую рубашку из сумки и помогаю ее надеть.

— Ты можешь помочь мне добраться до кабины пилота? — спрашивает Тристан, приподнимаясь.

— Ни за что. Ты спишь на этом сиденье. Я хочу присматривать за тобой.

— Нет.

Его отказ звучит решительно, скорее как приказ. Я не нахожу слов, поэтому молча помогаю ему добраться до кабины. Я прихожу в ужас, когда вижу ее. Это первый раз, когда я в ней. Место крошечное, и его кресло пилота не откидывается, как пассажирские сиденья.

— Тристан, ты не можешь спать здесь. Здесь нет свободного места.

— Со мной все будет в порядке.

Его голос звучит так слабо; его слова пугают меня вместо того, чтобы успокаивать.

— Тристан, пожалуйста, давай вернемся в салон, — умоляю я. Он качает головой.

— Не упрямься, клянусь, я не храплю.

Он смеется, но затем его смешок превращается в гримасу боли.

— Закрой дверь и постарайся немного поспать.

Паника охватывает меня при мысли, что с ним что-то может случиться. Она настолько мощная и пугающая, что душит меня, заставляя забыть о своей собственной больной руке. Мысль о том, что с ним может что-то случиться, немыслима. Его безопасность важна для меня. Нет. Он важен для меня.

Я почти не сплю. Моя рука беспокоит меня, и я не могу перестать думать о том, почему Тристан настаивает на том, чтобы спать в этой вызывающей клаустрофобию комнате. Я вздрагиваю, вспоминая, каким слабым он выглядел. Слабый солнечный свет проникает сквозь окна, когда я наконец засыпаю.

Глава 10

Тристан

Боль не проходит всю ночь, не давая мне уснуть, что не обязательно плохо. Я все равно стараюсь избегать сна, когда только могу. Боль пронзает мою спину. Я стискиваю зубы и сижу неподвижно. Я знал боль и похуже. Но она нет. Я напрягаю слух, пытаясь что-нибудь расслышать за тишиной, окружающей меня в кабине, за дверью. Мысль о том, что ей может быть больно, невыносима. Кто-то вроде нее никогда, никогда не должен знать боли. Я внимательно прислушиваюсь, не плачет ли она. Она не плачет, хотя ей должно быть больно — или, по крайней мере, очень неудобно — от укусов. Я вздыхаю с облегчением. Она сильнее, чем я думал. Экстремальные условия, как правило, выявляют худшее в людях. Но не в ней, хотя она выглядит такой хрупкой.

Конечно, одной из первых вещей, которые я узнал о ней от Мэгги, пожилой экономки Мура, было то, что Эйми не была такой хрупкой, как выглядела. Поскольку я регулярно отвозил Эйми в особняк и ждал ее часами, у Мэгги было достаточно времени, чтобы рассказывать мне истории.

Мэгги была няней Криса и Эйми с тех пор, как они были малышами. Она хорошо знала Эйми и сказала мне, что Эйми пережила тяжелый период, потеряв родителей перед поступлением в колледж. Она гордилась тем, что Эйми так хорошо справилась — что не превратилась в затворницу, а осталась доброй и теплой. Это прекрасно описывало Эйми. В первое Рождество, которое я провел на работе у Криса, я узнал, что Эйми покупает рождественские подарки для каждого сотрудника. Мэгги сказала мне, что Эйми спрашивала у всех совета, что мне купить, потому что я был новеньким. Но никто не мог помочь, так как я ни с кем не был близок.

Она купила мне рамку для фотографий. Она казалась неуверенной, когда отдавала ее мне, но я вежливо поблагодарил ее, испытывая благоговейный трепет оттого, что она пошла на такие хлопоты ради меня. На второй год она тоже купила мне рамку для фотографий — все еще выглядя неуверенной, когда протягивала ее мне, но у меня не хватило духу сказать ей, что мне нечем заполнить рамки. Воспоминания, которые я собрал за свои взрослые годы, не годились для хороших фотографий. В то первое Рождество я начал думать, что если бы я не был так безнадежен, если бы у меня могла быть женщина, я хотел бы, чтобы она была такой, как Эйми. Сильной. Доброй. И почему бы не признать это — я не лицемер — красивой. Я хотел бы, чтобы Эйми была моей.