Путь странника

Неотвратимо, как Божие Слово, летит

Камень речной - этим камнем

повержен, убит... не мечом.

* * *

На тихих, сытых островах архипелага

Мы жили счастливо, послушные богам.

На празднествах лилась вина хмельная влага,

И яства грудились, и времени мука

Мололась в жерновах, и нам тогда казалось,

Что боги к нам щедры, и будет так всегда,

И солнце доброе с небес для нас сияло,

И не сверкала слез прозрачная слюда...

Как быстро миновалось время золотое!

Теперь в краю чужом мы лагерем стоим;

За речкой, вдалеке темнеют стены Трои,

И девять лет войны кадится едкий дым.

Одиссей.

Невыносим дворцовой скуки яд,

Где медвяное время умирает;

Из окон Одиссей -

движенья верный брат -

За морем милым

его сердцу наблюдает.

Как скушен труд и верная жена,

Не радует ни скипетр, ни держава,

Ни чаши сладкие

на пиршествах вина,

Ни дряхлая,

посыпанная пылью слава.

Нет больше сил, пока в груди тоска,

И гложет голод доблести и знаний.

"Ведь мы живем,

затем чтоб новизну искать,

Но, как в невежестве

позорно прозябанье.

Нет, светлый жребий нам принадлежит:

Исполнить волю грозного Зевеса,

Раздвинув знаний

наших скудных рубежи,

О землях новых

за столпами Геркулеса".

Материка покинута постель.

Пространство - губкой впитывает зренье.

К развязке катится

прощанья канитель,

Но, кажется,

вот-вот и разорвет терпенье.

Прощаться - тяжелей, чем воевать...

Приятна глазу плавность гладких линий,

Рукам - корабль

к далеким землям направлять,

И океан делить

на крыльях весел длинных.

* * *

В хриплый рог затрубила Аллекто. Латинских царей

Заполнялся весь список подробный, как в мифе Гомера

Вереницею длинною шли имена кораблей;

Прославлялись обильно героев могучих примеры.

В семь слоев грубой кожей воловьей обернутый щит,

И - сверкающий медью - доспех на груди у героя,

Но не мыслит никто, что и он будет в битве убит,

Верят только в погибель незваных пришельцев из Трои.

Войска этого не было лучше с тех жутких времен,

Когда греки собрали на дальнюю Трою армаду,

И от всех, отдаленных и ближних, союзных племен,

К Турну славному сходятся нынче на битву отряды.

О, латиняне гордые, вам для чего воевать?

Снова смертная женщина стала кровавой препоной!

Надоело богам с их высоких небес наблюдать

За резнею кровавой, и слышать предсмертные стоны.

Но недаром Аллекто тревожный сигнал подает -

В сердце воинов ненависть черной змеей заползает,

И латинский боец на свободу пускает копье,

И троянец на волю стрелу с тетивы отпускает.

* * *

Как отраженный в зеркале наряд,

Мелькнет на миг, и снова исчезает -

Слова недолго воздух тяготят,

И наступает тишина глухая.

В окаменелой этой тишине

Мы, словно рыбы, ртами шевелили,

Слова ушли, и мыслей к миру нет,

И только звуки нам не изменили.

Железа лязг и рта гортанный крик

Нам были лучшей музыкой на свете,

И - звуками залитый - материк

Срывал с себя проклятое столетье.

Дант и Флоренция.

В горле звучали терцины бродячего Данта,

В сердце трезубцем они проникали мое;

Даже пред тенью сего флорентийца-гиганта

Посторонюсь. Этой речи алмазной копье

Многим не даст - как не дало ушедшим - покоя.

Чувства и ум бередит, ну а душу зовет

Прочь от несчастий земных, и - вослед за собою,

Сей Алигьери-изгнанник, почти что старик.

Как залетел в эту высь, ты, рожденный земною

Женщиной? Как в эти дивные дали проник?

Как эта мощь, эти крылья к тебе вдруг попали?

Не изнемог, не сломился от "черных" интриг,

Муж флорентийский, политик; еще не устал ли

От этих дрязг, гиббелинов, пустых ловкачей -

Тех, чьи сердца из нечестья, позора и стали?

Ты не с Донати, не с Черки; теперь ты - ничей.

Божий! Как, впрочем, и должно большому поэту:

Без словоблудий, позерства, никчемных речей.

Вдоволь изгнанья хлебнешь, погуляешь по свету...

Только Флоренция будет не рада тебе!

Пишет Флоренция Данту изгнанья декреты,

Смертью грозит, не пускает поэта к себе.

Только она! Казентина, Верона, Равенна -

Рады скитальца укрыть от невзгод и от бед.

Что ж после смерти его, ты, Флоренция, с пеной

Будешь у лживого рта своего голосить,

Что он был чадом твоим, и теперь, непременно,

Должен в твоих усыпальницах пышных почить?

Ты в вероломстве таком не одна; еще будут

Области, целые страны поэтов клеймить,

Впрочем, злодейства творят ведь не страны, а люди...

Смогут потомки позор своих праотцев смыть?

Волны.

Издалека, неведомо откуда,

Бежит волна и в берег темный бьет.