Путь

Котлин сделал шаг вперёд, Кащей — два назад и вздрогнул, наткнувшись на ошарашенного Тяпу, неловко стоящего позади.

— Митяй, просто слухи такие ходят, я потому и говорю…

— Да, да, кто-то пускает парашу* (распространяет ложную информацию) по полису. Сарафан свистит, будто это ты предъявляешь мне за беспредел* (Ходят слухи, что ты обвиняешь меня в нарушении понятий чести), — не слушая оправданий, Митяй стал загибать пальцы. — Ты базаришь, что я насрал в уши правильным пацанам и прогнал сквозь них лажу, как говно по трубе* (Ты говоришь, что я обманул уважаемых людей и не сдержал своё слово). Значит ли это, что ты сейчас сможешь при всех расписать, кто фуфлогон и кого пора кинуть на раздербан* (Означает ли это, что у тебя есть доказательства нарушения понятий чести, за что полагается обременение в виде наложения санкций)? Или это базарил не ты, а придорожная шлюха с порватой сракой, а? — он хищно поднял верхнюю губу, обнажая ровные белые зубы с выступающими клыками.

Кащей понял, что дальше отступать некуда, иначе его авторитет рухнет. Поэтому он огромным усилием воли заставил себя собраться.

— Просто по полису ходят слухи…

— И эти слухи разносит твой рот!

Кащей осёкся.

А Митяй озлился.

«Билли Бонс» млел.

Десятки глаз впивались.

Кащей вдруг почувствовал,

что его, закручиваясь, понесло

по волнам, по обрывкам шёпотков.

И что-то было нужно, но неизвестно что.

Тогда он решился и бесцветно произнёс:

— Просто базарят, что ты — фуфлогон.

Котлин вытащил нож и застыл.

Тут все вокруг окаменели,

когда он замахнулся

и резанул воздух,

ударив в лоб.

Крепёжная гайка рукояти ножа жамкнула прямо в самый центр лобешника Кащея и у того сотрясло мозги так, что подкосились ноги. Колян, как куль, рухнул на колени, испачкав пылью брюки. В глазах помутилось, потемнело, замелькали звёздочки, закрутились спиральки. Он помотал головой, как телёнок, и вздрогнул, когда лезвие острейшего ножа поранило кожу шеи, оставив сочащуюся рану.

— Так что, Кащей, сын Орлана, кто из нас фуфлогон — ты или я?

Митяй спросил так спокойно, будто принял для себя решение.

Тогда Кащей со всхлипом ответил, вытирая кровушку из носа.

— Это я фуфлогон, это я.

И все это слышали. Все.

**

Алиса долго выбирала, к кому из подруг поехать первой. Поняв, что она, скорее всего, была неправа, и, возможно, ей даже придётся извиняться, девушка никак не могла принять нужное решение. Переступать через собственные принципы, особенно, если они впитались, став частью личности, всегда непросто. По логике, сначала нужно было гнать в Мессену к Ийке, а потом, возвращаясь назад, завернуть сначала в Лаконию к Светке, а затем в Мегару к Ритке. А к Маргушке в Аргон она вообще не хотела ехать, поскольку эта сучка посмела поднять на неё руку. Да и к Ийке тоже не было никакого желания заезжать, но, по всей видимости, придётся, всё же её Нипель их родственник.

По всему выходило, что сначала нужно навестить Светку с Мироном. Тем более, что Светка всегда была мягкой и отходчивой Мышкой… Хотя, вот, оказалось, у мышек бывают зубки и они вполне могут укусить. Алиса понимала, что ей будет непросто, но она заготовила козырь — решила предложить роль подруги невесты и надеялась, что Светка не откажет. Кто из нормальных девчонок откажется стать одним из главнейших и почитаемых лиц на свадьбе? Дурочек нет!

И вот сейчас, утром, в понедельник, Алиса подъехала к небольшому одноэтажному дому Мирона со Светкой, располагавшемуся в кампусе Лакония. Остановилась у дома. Шторы не пошевелились. Девушка вышла из мобиля, зябко кутаясь в куртку. До Ахеи редко докатывались холода. Несущиеся с ветром из заснеженных пустошей западной Европы, они огибали Уральские горы и мчались себе дальше, на просторы Союза, постепенно растворяясь в спокойствии лесов.

Девушка тоже сначала была спокойна, но затем всё же занервничала, вспомнив свой поступок и пугаясь гнева подруги. Впрочем, Мирон тоже в вежливости упражняться бы не стал.

— У-фу-фу, — выдохнула она.

Пара жила в таунхаусе, в самом первом доме в начале извилистой улицы. Домики имели общие боковые стены двойной звуковой непроницаемости и плавно повторяли изгибы дороги. Каждый из них был уникален и идеально вписывался в общую архитектурную концепцию. Дом Мирона имел острые края и утончённые формы, гараж был открыт и пуст. Алиса робко постояла и, решившись, постучала в дверь.

— Нема там никохо! — раздался глубокий женский голос, и из-за можжевелового куста, разделяющего домовладения, показалась широкая фигура тёти в тапочках на босу ногу и нахмуренными бровями. Выглядела она так, словно вышла на улицу высыпать коту корма или выкинуть мусор. — Ты до кохо?

Алиса неловко начала:

— Я к Светке. Не знаете, дома?

— Кажу же, шо нема некохо.

— А где они? Я их подруга.

— Поихали до хоспиталя.

— А что такое?

— Яки-то проблемы.

— У кого, у Светки, что ли?

— Ага, захворала девка.

— Что с ней?!

— Ухроза выкидня.

— Угроза выкидыша?

— Друхой раз вже.

— И как она?

— Тяжко.

— А Мирон?

— С нею разом.

— А где она щас?

— На збережении.

— А! На сохранении?

— Вже второй раз, кажу.

— А в чём причина, знаете?

— Не разумею. Може впала хде.

Алиса прикусила нижнюю губу и внезапно почувствовала такой страшенный прилив чувств, что еле сдержалась, чтобы не разрыдаться в голос. Она понимала, кто сделал так, что Светка упала, и, если у той случится выкидыш, виновника определить будет несложно. Руки девушки заходили ходуном, сердечко затрепетало, в горле запершил комок эмоций. Оказывается, что всё по-настоящему, и у каждого нашего действия или бездействия есть цена, которую нужно будет платить всю свою жизнь. До самого конца. И это невозможно забыть или перемотать назад, как когда-то сказал Саша Доктор. Зачем-то вспомнив о нём, она не смогла сдержать рыданий и разревелась, как девчонка.

Более-менее Алиса пришла в себя чуть позже, очнувшись на могучей груди соседки, успокаивавшей её, обнимая и поглаживая волосы.

— Ничёхо, ничёхо, с нею всё будет добре, не плач. Я бачила.

— Что видели? — всхлипывая, поглядела снизу вверх Алиса.

— Що она хлопчика нам народит. И мне нянчити принесёт.

— Где это вы, интересно, видели, что она мальчика родит?

— А я всё бачу. Око у меня — наперёд бачить. Я и тебя бачу.

Алиса отстранилась от мягких телес женщины, отняв её руки от своих волос. Она вытерла слёзы и напряженно, со злостью спросила.

— И что же вы видите?

— Як що? Що ты брюхатая.

— Что это значит? Я толстая?

— Та ни. У тебе тож будя дитинка.

— Какая дитинка? Я не понимаю вас!

— А що тут разуметь? Скоро пузо полезет.

— Какое пузо?! Чё вы несёте?! Ну, вас, в баню!

— А мине-то на кой в баню? Це тобе там народить.

Эти слова она проговорила уже ей в спину, когда Алиса резко повернулась и, отрицательно мотая головой, направилась к мобилю. Она шумно дула перед собой, как будто разгоняя наваждение и слова дородной бабы, которая, видите ли, видит всё наперёд. Придумает же тоже! Бачит она, ишь ты! Пузо, видите ли! Дитинку какую-то придумала! Шуточки она так шутит!

Но в этот момент Алиса отчётливо поняла, что трёхнедельная задержка месячных — точно не шутка!

**

Кащей сидел в углу старого офиса Вуйчиков, среди разрухи ремонта, обдумывая произошедшее. Огнём горела ссадина на лбу, в голове метался пожар похлеще — было стыдно. Перед собой, перед всеми людьми, что видели его позор и, в первую очередь, перед отцом. Всю жизнь Кащей мечтал добиться уважения Орлана, чей ореол славы, словно маяк, светил перед ним столько, сколько он себя помнил. И вот, это время пришло, а он так опозорился! Мысли, словно всполохи пламени, не останавливаясь, прожигали связь воспоминаний, что теперь будут вспыхивать каждый раз до скончания дней. Если бы можно было приостановить бешеную скачку судорожных ассоциаций, возникающих в его воспалённой черепушке, то можно было бы отследить один любопытный заезженный мотив.