Путешествие в Элевсин

На мраморном столе у алтаря лежала необходимая для жертвы утварь, приготовленная с тщанием и заботой.

Здесь был треугольный нож и целиком отлитый из бронзы топор с длинной витой рукоятью, плеточка из конского волоса (такой отгоняют мух от бычьего трупа), кувшины с вином и чаша-патера для возлияний. Сосуды были из серебра (золото смотрится на жертвенном столе заносчиво), но чеканка выглядела тонкой и изящной.

Приятно удивила расшитая бисером кожаная шапочка жреца с длинными свисающими ушами и пикой на макушке – не просто кожаным гульфиком, как мастерят на скорую руку в наши смутные времена, а штырьком из свежей оливы, положенным по древнему канону. Как жрец, я оценил такое тщание к детали.

Было здесь и кропило-аспергиллум, которое я много раз наблюдал на римских алтарях – во время жертвоприношений оно лежало на столе, и я, признаться, даже не помнил его назначения.

Привязанный к алтарю бык был прекрасен. Черный, статный, откормленный лучшим зерном, полный, должно быть, отборных иллюзий и надежд своей бычьей юности. Сейчас мы побежим, побежим, побежим вон к той пестрой коровке…

Увы, ноги его были спутаны, а сквозь кольцо в носу проходила цепь, не дававшая ему отойти от алтаря. Но все равно он дышал такой непокоренной силой, что стоять рядом с ним делалось страшно. По счастью, бык был спокоен – видимо, жрецы перед уходом угостили его маковой водицей.

– Как он прекрасен, господин. Похож на невесту…

Порфирий взял со стола бронзовый топор и несколько раз взмахнул им, примериваясь.

– На невесту? Хочешь уподобиться Нерону? Это же мальчик.

– Нет, господин, я не в том смысле. Ленты с цветами, свисающие с его рогов – прямо как косы девушки, нарядившейся на свадьбу.

Витые ленты действительно походили на косы, и даже бронзовые грузила на их концах казались девичьим украшением.

– Не знаю, – сказал Порфирий, – мне это больше напоминает убор беззубой старухи.

– Старухи?

– Да. Праздничную прическу пожилой матроны, прячущей за цветочными гирляндами отсутствие волос.

– Невеста может быть в годах, – ответил я примирительно.

– Несомненно. Не будем заставлять ее ждать, ибо жених уже здесь… Придется нам с тобой стать виктимариусами.

– В жреческой работе нет бесчестья, – сказал я.

– Подтверждаю как великий понтифик, – кивнул Порфирий.

– Угодно ли императору, чтобы быка забил я?

– Ты мастер тауроболия и предводитель его святых тайн, – ухмыльнулся Порфирий, – это я помню… Но сегодня ты выполнишь ту часть ритуала, которая действительно тяжела в нравственном отношении. Во всяком случае, для меня… Надень жреческую шапку и возьми кропило.

Я подчинился. В кропиле была вода. Я взял его в руку, недоумевая, что делать дальше. Порфирий пришел на помощь.

– Немногие помнят, зачем на жертвоприношении аспергиллум. Знаешь ли ты его назначение?

– Нет, господин. Как раз про это думал.

– Бык, чью жизнь мы дарим богам, должен уйти к ним добровольно, иначе наше приношение будет им неприятно. Поэтому ему следует высказать согласие. Говорить с ним стану я. Ты же, когда я обращусь к нему, брызни из кропила водой ему на морду.

– Зачем?

– Увидишь, – улыбнулся Порфирий. – Выйдет еще и урок государственного управления… Готов?

– Да.

Порфирий, крепко сжав бронзу рукояти, повернулся к животному.

– Почтенная старушка, – спросил он вкрадчиво, – готова ли ты пойти от нашего имени к богам и передать им наш поклон?

Я поднял кропило и брызнул водой быку на морду. Тот мотнул головой вверх-вниз, стряхивая капли, и тогда Порфирий со всего размаха обрушил топор на его череп.

Бык упал на колени, потом на бок. Он был еще жив. Порфирий положил топор на стол, взял нож и перерезал ему горло.

– Вот так, – сказал он. – Вот зачем кропило. Старушка нам кивнула, соглашаясь. Ты видел сам. Чтобы ты знал, в каждой серьезной империи должна быть служба кропильщиков, готовящих народ к бранной жертве… Надо постоянно брызгать всем на морду, если я говорю непонятно. Это первое, чему должен научиться император.

Бросив нож на стол, Порфирий смешал в патере вино с водою и, что-то тихо шепча, плеснул смесью на алтарь. Затем он поставил чашу на место и произнес:

– Ритуал закончен. Боги получили свое… И старуха тоже.

– Ты совсем не испачкался в крови, господин, – сказал я, снимая жреческую шапочку.

– А это второе, чему надо научиться. Теперь, Маркус, можно войти в храм моего гения.

Порфирий определенно был в хорошем расположении духа. Он стал тихо напевать греческую песенку:

– Somebody called me Sebastian…

«Sebasteion» по-гречески означало то же, что «caesareum» на латыни: святилище, посвященное властителю. Порфирий пел о том, что видел – прямо как афинский пастух.

Мы вошли под портик его храма. Тень освежала, как вода в жаркий полдень.

– Ты сам рисовал эскизы этого здания? – спросил я.

– Да, – ответил Порфирий. – Здесь установлен большой барельеф, рассказывающий о деяниях моей жизни. Зайдем внутрь, и ты увидишь все сам.

Стены святилища покрывал мрамор – панели с раскрашенной резьбой, такой глубокой и искусной, что разноцветные фигурки казались высовывающимися из стен. В основном здесь были военные сцены – строительство и оборона фортов, речные переправы, кавалерийские атаки…

– Где здесь ты, господин? – спросил я.

– Почти везде. Вот, например, тут…

Порфирий указал на ближайшую плиту, и я увидел толпу воинов – кавалеристы в коротких штанах и кольчугах вперемежку с легионерами в пластинчатых панцирях. Перед ними на возвышении стояли люди в тогах. Один, крупнее других и в пурпуре, определенно был Порфирием – резчик по камню передал даже некоторую лошадиность лица.

– Это, я полагаю, adlocutio? Обращение к войску перед походом?

– Да, – сказал Порфирий. – Я говорил три часа и совершенно охрип. Сейчас уже не помню ни слова. Но говорят в таких случаях всегда одно и то же.

Я прошел дальше, стараясь не слишком задерживаться у барельефов. Но и не слишком спешил, чтобы не обидеть Порфирия безразличием. Придворный – почти канатный плясун.

– Ага. Погрузка на корабли… Так… Это ведь ты держишь кормило, господин?

– Да.

– А что, корабельщику его нельзя было доверить?

– В метафоре, Маркус, важна не буквальная достоверность, а точность в передаче смысла. Я не держал кормовое весло на галере, конечно. Смысл в том, что я направлял ход событий.