Путешествие в Тунис
Шрифт:
Во-первых, это был известный фаворит Екатерины (не путать с графом Строгановым, создателем бефстроганова)… А во-вторых…
…Он вспомнил 50-е, когда нищим студентом он раздавал троцкистские листовки в предместьях Антверпена. «Потемкин» называлась газета, которую… впрочем, неважно. Важно другое: «Потемкин», он же «Князь Потемкин-Таврический», эскадренный броненосец Черноморского флота, экипаж 730 человек, был построен в 1904 году, незадолго до памятных революционных событий последующего года.
Как гласит легенда, матросы взбунтовались из-за тухлого мяса: щи якобы кишели червями. На самом деле они не могли дождаться начала всеобщей
Началась драка. В схватке с корабельным начальством был смертельно ранен зачинщик бунта — Вакулинчук. После этого матросы расправились с наиболее ненавистными офицерами (вышвырнули их за борт) и взяли курс на Одессу.
Вечером 14 июля 1905 года броненосец под красным флагом прибыл в Одессу, где в это время проходила всеобщая стачка. Весть о появлении «Потемкина» вызвала ликование рабочих. Однако убедить команду высадить десант не удалось. (Матросы пили в кубрике.)
16 июля состоялись похороны Вакулинчука, вылившиеся в политическую демонстрацию. Вакулинчук лежал в гробу, плотно сжав губы. Красный кумач облегал стальное тело большевика.
В тот же день «Потемкин» дал два артиллерийских залпа по району города, где находились власти и войска (стекла мерзко задрожали в кабинете полковника Оципкина…) Но те — не сдались. Наоборот, они устроили расстрел на Потемкинской лестнице, который мы помним по фильму Эйзенштейна. (Не исключена и обратная последовательность — сперва расстрел демонстрации, потом — залп «Потемкина».)
После этого матросы долго совещались: что делать? Решили — покинуть Россию, где гнет самодержавия и вероятный трибунал за бунт на корабле.
И вот — «Потемкин» направился в румынскую Констанцу, пройдя сквозь строй боевых кораблей, не осмелившихся дать по нему залп. В Констанце матросы сошли на берег, многих разбросало по Европе.
«Потемкина» вернули в Севастополь. Как побитого пса оттянули на буксире.
Последующие 15 лет корабль жил рутинной жизнью, и это, наверное, были счастливейшие годы его жизни. Матросы вовремя драили палубу, чайки садились на бортики, капитан орал в матюгальник. И в годы первой мировой «Потемкину» везло — он невредимо бороздил акваторию Черного моря.
Во время гражданской войны и интервенции «Потемкин» был захвачен силами Антанты в Крыму. В апреле 1919-го он был подорван интервентами в севастопольской бухте. После окончания гражданки «Потемкин» был поднят на поверхность, но выглядел ужасно: продырявленные форштевни, помятые бока. Из-за неисправимых повреждений он был разобран.
Небо над Берлином
1992-й год. Весь вечер читали отрывки из новых произведений российской литературы — прозу, поэзию и общественно-политическую эссеистику.
На вилле литераторов в берлинском районе Панков восточные немцы представляли гостей — писателя Закруткина, дебелую писательницу и эссеистку Сумарокову, а также поэтессу Машу Минц.
С глазами, красноватыми от алкоголя, она читала стихи о евразийской сущности России.
Потом были вопросы — о том, как повлиял развал Союза на творческий процесс, о новой ответственности литератора, о выводе советских войск.
Затем всех пригласили на ужин — в таверну «Рогатого оленя». Там
за пивом предстояла беседа о судьбе российского писателя в постперестроечное время. Юрген так и сказал: «Птенцы гнезда Горбачева, прошу на ужин!»А литератор Птичкин передернулся — как это противно — брр! — И эта Минц будет сидеть напротив и этот немец Юрген — ну просто достал со своей перестройкой, я не могу!
Российским неприметным гостем он выкрался из виллы — чтоб не заметили — и начал пробираться по темным улицам к метро. В кармане — смятые бумажки — полсотни марок, монетки на транспорт, а также — фляжка восточногерманской водки «Корн».
Ночной вагон доставил его на станцию «Берлин Цоо».
Побрел куда глаза глядят. Увидел: крошечный пип-шоу, в проеме у Кудама. Фонарики мигают и стоны в репродуктор доносятся. Заходят сплошь турки да югославы — листают журнальчики, жуют, плюют, уединяются в кабинках, выходят с мертвыми глазами.
За марок 20 можно позволить и покруче — уединиться с дамой — сеанс на пару, и тогда все будет в натуре. Он колебался, он медлил, хотел и все же боялся чего-то. Однако решился, купил билетик, вошел в кабинку. Напомнила радиорубку. Заплеванное кресло, окошко забито наполовину фанерой.
С той стороны явилась она — помятая турчанка в купальнике и сумочкой подмышкой, подбитый глаз и взбитая прическа. Поставила вопрос ребром: — Что будем делать, шац?
— На выбор — минет с резинкой или — сеанс автоэротики — могу изобразить двойную пенетрацию — вагину и анал с вибратором. — И высыпала из сумочки резинки, тюбики и побрякушки.
Он сидел, судорожно думал: «А что, а как, а если?» В ее слюне, в кариесных трещинах зубов, в складках губ, в глотке гнездятся, должно быть, убийственные носители ВИЧа, ее имеют в задницу турецкий сутенер и югославский бандит. Воистину темна закулисная жизнь парий, запутаны их судьбы в подворотнях Западного Берлина! А если бактерии, вернее, вирусы проникнут сквозь резинку?
Решился: давай анал с вибратором.
Она расположилась на краю стола, раздвинула худосочные икры и обнажила бритый гениталий с темными губами — как у представительниц южных народов. Мокнула вибратор в крем, воткнула в срамную щель, притворно охнула.
Затем взяла второй черный вибратор с золотой окаемкой и и ввела его ниже — в самый зад.
Анал. Они учат сжимать и разжимать сфинктер. В результате, эластичность значительно возрастает. Они могут засунуть туда огурец, а иногда и руку.
Его шлюзы прорвались — в салфетку, предусмотрительно положенную рядом.
— Благодарю тебя и желаю тебе хорошего вечера! — радостно объявила лахудра и быстро собрала сумочку.
Он вышел. Усталые бомжи раскладывали спальные мешки в дверных проемах Кудама. Широко небо над Берлином, мерцает лиловая хмарь в отблесках бесчисленных огней. Небо нуворишей, бездомных и дезертиров Советской армии, а также несчастных литераторов вроде него.
Вытащил фляжку шнапса и осушил ее. Добрался до последнего У-бана, нашел почти наощупь «виллу литераторов», забрался под одеяло, всхлипывая прошептал: «Птенцы гнезда Горбачева! Ну блин сказали!»
И сам себе ответил: — Я хотел вам сказать, господа, что ничего не изменилось! Я хотел вам сказать, что ничего не получится, что я ни за что никогда не соглашусь со всем этим! И пробормотал засыпая:
— А может, все впустую, а может, зря мы покинули свою могучую, свирепую и такую теплую совдепию?