Путешествие в Тунис

(Завидово, 1980)

Заяц двигался по овсяному полю. Поле шумело, наливалось силой колосьев, однако заяц и его семейство избороздили его множеством ходовых линий — и поле прорезалось прямыми полосами, кругами и перпендикулярами. Рука хозяина потянулась к двустволке.

(Берлин, 2001)

Альбина Бодрова-Росси была хорошей бабой. Статной, немолодой уже красавицей. Она подолгу жила с мужиками и штопала им носки. Но как только заикалась о женитьбе — тех как ветром сдувало. От эттого ее стали видеть в церкви чаще обычного. «Свечедуйка» — говаривали «бывшие».

(Харьков, 1919)

Матросик Чубаев обвешался гранатами, обмотался пулеметными лентами. Ну зачем он так обвешался, право-дело? Когда попался белым в плен, все улики разбоя были налицо. Отсюда и до стенки оставалось четыре шага.

(сколько остается времени?)

Dazu hat er gerade noch acht Sekunden Zeit. Die Uhr tickt.

Прага, 2005

VI. Поэтическое приложение

Баллада о пантах

Возвращающий из космоса к неизбывной данности Шурави-паша сих и пришлых и небывших О, сколько это еще продлится Акция спасения На Чукотке спасают от голода оленей Они выгрызают кору Им привозят соль Главное — соль, чтоб лизали шершавым языком и трепетно Прикрывали глаза думая о своем Сокровенном На ослабевших оленях чукча не воин А высота снежного покрова превысила полтора метра И чукча на стоянке себе не хозяин А олени? Их параметры нас не касаются нас касаются их панты Нежные рога из которых ученые выцеживают в пробирке пантокрин Чтоб «он» стоял и указывал нам путь В тундру где секс в яранге и полярное сияние Ах эти панты… Они по незнанию потребляли барсучий жир медвежье сало и тут Появляется пантокрин — свежее чем бобровая струя Крепче водки Горше яда Это они неокостенелые рога животного мира планеты взывают к живущим зовом марала накануне случки Зачем, о маленький братец? Марала изюбра или сев. оленя на севморпути застрявшего в торосах Уж не вернуть Начался падеж молодняка Они в межсезонье ничего не подозревали Они — нот йет маленький братец а он — х вам в рыло И продолжается Выгрызают ягель из ледяных торосов Как долго длится полярная ночь о маленький братец Прага, 2004

Наблюдалово

Наблюдение за миром в столь изощренной форме: Кому давалось оно легко, наблюдение за миром? Миллионы пернатых, забитых почем зря жертв птичьего гриппа. Пока в пух и прах забивают кур, человечество становится Свидетелем новых зараз: обезьяннего поноса, коровьего бешенства И просто собачьей чумки. А чукчи? Каково им с оленями кочевать по снежным заносам? Каково переживать: полет частиц. Колебания вибрионов. В северном сияньи. В сухом морозном воздухе оне не колеблются, а Просто внемлют — стоят над землей часами и внемлют. В офшорах Свежего вздоха. По сопкам Манчжурии. По заводям Байкала. По тихим оврагам Евразии и у нас на чердаке — Мириадами пылинок в золотом луче. Для однозвучно звенящих колокольчиков, Для полнозвучно звучащих муэдзинов, Для многозвучно пиздящих парламентариев Мы придумали кое-что, писатели и педерасты, — месть, сравнимую С писком комара в тихой заводи Нила. Мулаты и метисы, квартероны и манкурты, сектанты и подписанты — Все войдут в личный файл товарища О'Рейли. Сие возмутительное слово взбередило воды у офшора, подняло Муть и выплеснуло на берег мириады мертвых комариных брюшек, Мириады сверкающих крылышек — ихтио-чешуйчато-сизокрылых. Но даже промыв алкоголем мозги, всех их не узреть. Наблюдение за миром продолжается. Только в сдвинуто призрачной Форме, где много тел манкуртов и квартеронов полощется На свежем прибое. Прага, 2004

Москва-1957

Влажный снег падает на Мосфильмовскую улицу, Затихает чей-то унылый вой над сталинским бараком, И тухнут огни в кирпичном доме работников Мосфильма. Чухрай только что снял «Сорок первый», И все верят в благо решений 20 съезда. Припорошило снежком чью-то черную галошу, И отпечатался чей-то крепкий шаг на снегу. В Кремле закончился банкет, Уносят грязные тарелки и фужеры. Последняя «Победа» проезжает по Мосфильмовской, Спят советские люди. В речушке Сетунь Смердят эфирные масла, Просочившиеся из Дорхимзавода. Этот надрывный запашок мы узнаем за версту И продолжаем жить. Прага 2005

Плевалово

Вы посмотрите на завтрак американцев! Они едят все больше труху, хлопья и злаки, обильно поливая их молоком и йогуртом. А в наших стойбищах гуртуют хлеб доселе не умершим, дедовским способом. Они скрипят перьями, подписанты и подковерных дел мастера. Приспособились к долгу нехитрого выживания. А мы летим в небо, дети кулацких прихвостней и пишем постскриптум левой ногой, при вращении затрагивая болевую точку нашего неба — оставляя распыленный след в атмосфере. Понадобятся новые поколения зародышей, сородичей и просто недоумков, чтоб запятнать устье Усть-Илима до неузнаванья и потом повлечь нас всех за собой — к несбыточным далям войскового анархизма. Кунстштюк брат вышел! Как алый петух в голубом тумане, как зеленый змий в розовом сарафане, как черный кот на белом лебеде и желтый синяк на бледноокой харе. Кто к нам с топором придет, от мотопилы погибнет, а наш союз индустриальных братьев по мощи равен одному лишь неклеваному Прометею. Не надо нам доморощенного смекалова! От него лишь блевалова хочецца. Каталово молчалово плевалово мое! Лекалово мое по обстоятельствам. До дури и чистоты, брюзжалово мое, залузганное семечками. Рыгалово сполна. Подмахалово оно и есть подмахалово — сладкий сон для немолодого дитяти. Молодость и потенция — славное начало! Прага, 2005

RFE-RL

Их оставили, вещающих на чужую сторону, На Балканы — задворки Европы, Голосами хриплыми от сливовицы и ненависти к туркам. Их лай несется ночью по отрогам, по тынам деревень в ночи. Дивные псы вещают! Югославская редакция в полном составе! Будет распущена, но пока вещает. Прага, 2005

Крым-1854

Солдаты тихо сидели, курили самокрутки, Пирогов резал раненых, Флоренс Найтингейл бинтовала раненых, Подвывал муэдзин, Крымские татары грузились на шаланды, А бригада легой кавалерии британцев точила сабли перед атакой. На Малаховом кургане солдаты спали, подложив ранцы под головы, В Толстом зрел русский патриотизм, Король Пьемонта Виктор-Эммануил готовил объединение Италии. Прага, 2006

Двойник

— Жар сердец растопит лед недоверия, — сказал генсек, — Пир готов! Он побежал в уборную: помочи не сползали, наконец-то! Безудержное действие пургена, непрекращающийся дрист и Восторженное о-о-о — наконец-то! Он проконсультировался и пошел прочь: Сердце его билось мерно. Шел, не замедляя шага. Кто-то крался сзади. Он обернулся: то была тень и шум ветра на улочке Дармштадта. О, этот проклятый двойник-оборотень, он вечно ходит за ним По этим хлябям. Мюнхен, 2006

Вихри враждебные

eisiger wind bleht ins gesicht ich habe so ein winter noch nie erlebt zieht euch warm jungs luftabwehrrаketen werden sie nicht mehr schuetzen der neue tag bricht an und sie werden sehen die kanonenrohren angerichtet und die leeren hulsen auch die neue weltordnung ist nah und fern zugleich l'esprit onusien n'est plus le meme nous le confirmons les pedes et les hermaphrodites Мюнхен, 2006

Товарищ Аронсон

Что сообщите вы нам на заседании райкома? Мы спешились, привязали коней И пошли за стол переговоров. Маркс со стены нас провожал добрыми глазами. Революция в обиде, но нам все непочем. Мы скачем эскадроном В пугающую даль. Жизнь — это движение безответных масс За партией и вожаками К далеким горизонтам коммунизма, И наша роль — тихо колебаться С генеральной линией. Ковылем над степью. Все. Прага, 2007