Пять невест и одна демоница. Трилогия
Шрифт:
– Слава Императору! – повторила Летиция. Звук собственного голоса показался неприятным. И странным до крайности. Разве у нее такой вот, скрипучий, дерущий душу, голос?
Нет, конечно.
Это те, что ждут.
Давно… они так давно… ждали… и вот дождались.
– Туман поднимается.
Брунгильда. А ведь Летиция видит и с закрытыми глазами.
– Если так, то мы потеряемся…
Брунгильда светится изнутри ярким оранжевым светом. Как… нет, не свеча. Или свеча, но очень большая? Главное, этот огонь отпугивает прочих. А вот сестра – бледно-зеленая. И не пламя – марево… зыбкое такое, жутковатое, честно говоря.
Так выглядит некромантия?
Яр
…вироссцы предлагали ссуду, но что-то пошло не так. Они хотели концессий и льгот, но этого все хотят. Еще кораблей. Корабли у Вироссы есть, но какие-то совсем худые. И если с концессиями еще ладно, то корабли Совет не одобрил. А папенька слишком много Совету задолжал, особенно отдельным советникам, чтобы их не слушать.
Не сложилось.
Но золото красивое. Не яркое. Скорее уж… сестра его бледно-голубая, а вот сама Летиция – пурпурная, злой какой-то цвет, но насыщенный.
Пурпурные оттенки ей не шли, как и другие слишком яркие. Хорошо, что яркость давно не в моде.
– Слава, слава… – крик оглушил. И Летиция споткнулась. Она бы, может, упала, но её подхватили и удержали.
– Их так много…
– Туман выше нас.
– Брунгильда, – все еще скрипучий голос, как у старухи. А оперная дива, которую папенька иногда навещает, пила для голоса сырые яйца. Гадость. Но как бы самой Летиции не пришлось последовать…
– …Императору!
Оглушили. Почти.
– Брунгильда, ты еще видишь статуи?
– Да.
– Запомни их. А потом… попытайся проложить дорогу.
– Я не открою её!
– И не надо! Просто проложи. Я вижу…
Огненная нить протянулась сквозь пустоту.
– Теперь и я вижу, – с удивлением сказала Брунгильда. – Я когда-то… маленькая еще была, не умела толком по звездам считать. Но уже в море выходила. Тайком. Все хотелось показать, что взрослая. Так вот… однажды лодку вынесло от берега и в открытое. Я не сразу поняла. Там же ж это быстро, вот вроде берег, земля, а вот уже и нет. И всюду, куда ни глянь, вода. Море. Те, кто давно ходят, они поймут. И по звездам вернуться смогут, и вовсе волну отличат.
– А там есть чего отличать?
– Конечно. У берега волны совсем другие. Но я сперва думала, что все уже. А потом вдруг поняла, куда править надо. И не ошиблась. Правда, все одно не успела. Хватились. Выпороли.
Нить была крепкой.
И хорошо.
Главное идти, не останавливаться.
Глава 34. О том, почему не стоит смотреть в бездну
«А из всех девиц искать надобно такую, чтобы хвалили её не за красу, но за скромность да нрав добрый, за руки умелые, ибо с того дому мужьему лишь прибыток станет. Краса же скоротечна и пагубна для души, ибо иная, услышавши от людей, что красива она, возгордится премного. И в гордости этой решит, будто бы стоит она надо всеми, и над своими родителями, и над мужем, и над семьею его. Станет она требовать от мужа покорности и восхищения, а еще даров всяческих, грозясь, что, ежели не станет он баловать, уйти к другому, тем позор немалый учинивши».
Сто советов о правильном выборе жены
Главное – идти. И держаться.
Не позволить себя закружить в танце… танце?
Грохот барабанов. Костры, которые разложили прямо тут,
на площади. Барабанщики сидели на земле. Темнокожие. Обнаженные.Неприлично-то как!
Их руки мелькали, то взлетая, то слегка касаясь натянутой шкуры. И алые, желтые узоры на лоснящейся потом коже оживали.
Кружились девы. Прекрасные ли? Летиция не знала. Не разглядеть. Главное, что летели крыльями прозрачные шелка, создавая узор за узором.
Кто-то смеялся…
– Идти, – повторила Летиция. – Быстрее… я не хочу, но вижу их.
Да, смех… и голоса, почти заглушенные грохотом барабанов. Дудки. И инструмент, похожий на огромное птичье крыло. Бледные и тонкие руки с неестественно длинными пальцами тревожат струны.
– …сейчас бочки выкатят и начнется, – говорит мужчина, глядя на танец.
Все сдвигается.
Слегка.
Теперь видно, что площадь огромна, и танцуют… там. И здесь тоже. Огороженные огнями круги, а меж ними бродят люди. Их тоже много. некоторые уже пьяны. Некоторые ждут, когда ночь падет и начнется настоящее веселье. Бочки выкатывают, и они тотчас окружаются людьми.
– Чернь… – морщится другой. – До чего низко пала Империя!
– Можно подумать, раньше было иначе.
– Не скажи. Мне кажется, он заботится о благополучии черни больше, чем о действительно достойных людях. Этот проект его… строить школы. Для черни! Зачем? А искать одаренных? Снова среди черни? Обучать?
Мелькает рука.
Надо идти.
Вперед.
По нити. Туда, где дрожит слабый огонек. Пламя от пламени. Лишь бы не погас, тогда все заблудятся.
– Все просто. Мальчик понимает, сколь зависим от нас. По сути мы все зависимы друг от друга, – человек кивнул кому-то, чьего лица Летиция не разглядела. – Кто бы ни занял трон, он будет лишь одним из Круга. Ему просто нечего будет противопоставить магам.
– Чернь спасет?
– Не сразу… но подумай, среди них тоже есть одаренные. Пусть и слабые, но… усилить несложно. А еще дать понять, что они живы, пока жив хозяин. Он собирается вырастить собственных магов. Верных, как псы.
– Много ли толку…
– Свора псов способна и медведя завалить. А наши смотрят на это сквозь пальцы. Не понимают. Им главное, чтоб мальчик не лез в дела Совета… не мешался… а что этому Совету осталось недолго… еще пара десятков лет и…
У них их нет.
Они умрут. Не через пару десятков лет, а через несколько минут. Летиция знает. Она… она видит.
Нет, нельзя.
Видит она. Видят её.
И человек обрывает фразу на полуслове. Он оборачивается к ней, к Летиции. И ловит взгляд. Он… наверное, красив. Лицо правильное, как у одной из тех статуй, которые матушка велела поставить в золотой зале. Статуи были древними и обошлись в безумные деньги…
…взгляд у него нехороший, хоть и живой, в отличие от статуй.
Губы кривятся.
И рот…
Грохочут барабаны. Летиция отступает, прячась в этом грохоте. В кружении чужого танца.
– Надо возвращаться, – тот, второй, ничего не заметил, отыгрывая давно позабытую сцену. – Пока наше отсутствие не заметили. Мальчик честолюбив и злопамятен. Хотя… ты, пожалуй, прав. Его игры с чернью ни к чему хорошему не приведут. Но пусть завершит проект, а там подумаем, кем его заменить.
Человек, тот первый, поворачивается.
А его лицо, искривленное, такое, будто смятое чьей-то огромной рукой, искажается еще больше.
– Ты умер.
– Я?
– И я. Мы все… ты умер! Я умер! Все умерли! – крик его обрывает кружение танцовщицы, и Летиция понимает: момент настал.