ПЯТЬ НОЧЕЙ
Шрифт:
– Как скажешь, сэнсэй.
– Вот и правильно, – Макар подошёл к столу, – давай по первой, пока Кира на сушу не высадилась.
– Погнали.
И мы погнали. У мужчин привычка на уровне инстинктов – залить в свой организм как можно больше, пока женщина опорожняет свой.
Вошла Кира. Тогда, у двери, оглушённый настойчивостью звонка, я воспринял её как раздражитель, и негодование желчно раскрасило её в невыразительные тона. Теперь же, когда гнев отступил, но придирчивость ещё калечила образы, она увиделась мне старательной подружкой посредственности.
Коротенькое облегающее платье
– Нарядная, – единственное слово из словаря лести, согласившееся стать просто звуком.
– На утреннике сегодня была. Так забавно, так весело прошло.
Для человека, привыкшего тусить в ночных клубах и встречать утро на вечеринках, «утренник» – такая же пошлость, как и «членовредительство». Про субботники у работниц сферы обслуживания я, конечно, слышал, а вот про утренники ещё нет. Да лучше и не знать.
Макар тоже не проявил интереса к радостям ночных фей и без натужных расспросов вернул разговор в привычное русло.
– Давайте выпьем.
Я чуть привстал, потянулся за стаканом, пронося перед лицом Киры оголённый локоть, и та, не мешкая, вонзила в него зубы.
– А-а-а-а!! – взвыл я. – Ты что кусаешься? Мне же больно.
– Так давно хотела это сделать, – сказала Кира и удовлетворённо откинулась на спинку стула.
– Во, а когда она меня на озере покусала, так ты ржал, хрен остановишь.
– Так тебя-то понятно за что, а я вообще мимо проходил. Чуть, блин, кость не перекусила.
– Маленькая собачка до старости бульдог, – изрёк Макар.
– Людоед. Чего ж ты раньше молчала, я бы Рыжикова с работы позвал. У него всё равно одной руки нет.
– Ребята, простите! – Кира превратилась в смущённую школьницу в кабинете директора, – ничего с собой поделать не могу. Как в детском саду начала кусаться, так никак и не остановлюсь.
– А врачу показывалась? – пряча руку, пошутил Макар.
– Да. У стоматолога несколько раз была. Его я, кстати, тоже… Но он сам ненормальный, пальцы в рот стал мне засовывать.
– Давай так. Кусаешься только после предупредительного лая, – предложил я.
– Так вы ж тогда разбежитесь.
Мы поржали над безвыходностью ситуации и решили к этой теме вернуться как-нибудь потом. А пока – «водяное» перемирие.
Макар распределил спиртное, предварительно сунув грызуну пачку сухариков, и мы выпили за такую противоестественную дружбу. Разум поплыл сквозь пространство и время, заглядывая в несбывшееся прошлое, альтернативное будущее и подкидывая темы для разговоров.
– Я вот чего не пойму, – прервала странствие моих мыслей Кира, – если я попаду в прошлое и застрелю своего дедушку, то я никогда не буду рождена, и тогда некому будет убивать моего дедушку. И я снова появлюсь на свет.
– Ну да. Парадокс дедушки.
– Отсюда аксиома, – рассудил Макар, – воспитывайте внуков.
– Глубокомысленно.
– А что? В хрущёвскую «оттепель» у дедушек крыша поехала, так внуки страну разнесли.
– Ну ты загнул. Страна-то всё равно живёт, – усмехнулся я.
– Так
ты же сам говоришь – парадокс. Ты мне вот что объясни. Что ж это нашу державу долбят со всех сторон, а мы только глубокую озабоченность выражаем?– Скажи спасибо, что не глубокую признательность.
– И сколько ещё в озабоченных ходить?
– А что, раздражает?
– Ясен пень. Задолбало уже.
– А ты прикинь, как задолбало тех, кому эту озабоченность выражают.
– Да хрен их поймёшь.
Я бросил на Киру бдительный взгляд охранника у лотка с мороженым, она ответила мне по-детски обезоруживающей улыбкой. Охраннику захотелось вскрыть лоток, набрать мороженого и сбежать.
Закурили.
– А я никогда не курила, – задумчиво объявила Кира.
– В смысле? Вообще никогда?
– Вообще, вообще. Девчонки в гримёрке курят, дым коромыслом, а я уже и разницы не ощущаю. Привыкла.
– Ты полна сюрпризов, – донёсся из-за облаков дыма голос Макара, – кстати, нас тут вопрос интересует. Как ты не побоялась к двум малознакомым мужикам домой прийти? Сейчас понятно – все свои, но в первый-то раз? Это ж совсем без башни надо быть. У тебя чёрный пояс по карате или ещё что-нибудь?
– Нет у меня пояса, хотя за себя постоять могу, не смотрите, что маленькая, – засмеялась Кира. – Просто… просто Саша на моего папу похож. Глаза, как у папы, и когда просыпается, губами так же причмокивает, и взгляд… «где это я?». Я ещё тогда, в клубе, заметила. А ты, Макар, – по тебе же сразу видно, что добрый.
Макар поперхнулся водкой, закашлялся. Кира подскочила к нему и затарабанила ладошками по спине. Жидкость брызгала из глаз и носа Макара, как из клоуна в цирке.
Утёршись клетчатым носовым платком, Макар поинтересовался:
– И кто он, твой отец? Тоже книжки пишет?
– Не пишет.
– А чем он тогда занимается? – не унимался Макар.
– Папа умер.
Мне стало не по себе.
– Прости, девочка, я же не знал, – виновато сказал Макар, положив ладонь на руку Киры.
Кира опустила глаза и долго ковыряла ногтем скатерть. Мы молчали.
– Да, вы не знали. Он семь лет назад умер. Нам с мамой все говорили «время лечит, время лечит». Ничего оно не лечит, враньё это. Я по папе до сих пор скучаю. Он знаете, какой был!
– Расскажи, – тихо попросил я. – Если можешь, расскажи про него.
– Я даже не знаю, с чего начать, – неуверенно проговорила Кира.
– Да где первая мысль упадёт, оттуда и начни, – посоветовал я, – давай для храбрости по капелюшечке, и история сама найдет начало. Уж я-то знаю.
Макар разлил, Кира зажмурилась, сделала два глотка и снова принялась теребить скатерть.
– Ладно. Слушайте.
Ночь третья. История Киры
Папа, он всё умел. Он вообще электриком работал, но починить мог что угодно, хоть комп, хоть утюг, хоть машинку. К нему все соседи обращались. А ещё он любил работать с деревом. Всю мебель на кухне сам сделал. Табуретки из пеньков, представляете? На сиденьях можно было годовые кольца считать. Шкафы построил – это он так говорил «строю вам шкаф» – специально под нас с мамой, чтобы всё под рукой, все по росту. Для меня маленькие потайные ящики сделал, даже мама не про все знала.