Пять попыток вспомнить правду

Как только мы остались одни, Ирвен крепко меня обнял и зарылся носом в волосы:

— Спасибо.

— За что?

— За поддержку и за то, как терпеливо ты отреагировала на нападки деда и тёти.

Обняла его в ответ и вздохнула:

— Они имеют все основания так реагировать. Почему ты не сказал им всей правды?

— Потому что не могу гарантировать, что они будут об этом молчать. Ким и Ячер — единственные, кто знает. Но в них я уверен, как в себе. Кроме того, они наблюдали всю эту ситуацию изнутри и указывали на странности в твоём поведении, а также в поступке Бреура. Всё же ни один нормальный брат не поступил бы так с сестрой. Однако Ким и Ячер будут молчать, а тётя Моэра обязательно поделится с мужем. Что касается деда… иногда он ведёт себя непредсказуемо, поэтому ему я тоже рассказывать не хочу. Но, вероятно, придётся.

— Я считала, что тётя в курсе, вы ведь просили её снять проклятие.

— На тот момент я не был уверен, лжёт Бреур или нет, поэтому говорил лишь то, что знал наверняка. Она отказалась помогать. Переубедить её не удалось, и я решил, что если она так воинственно настроена против нашего брака, то опасно раскрывать ей эту тайну. Иначе она могла бы использовать её против тебя. Я этого не хотел. Кроме того, это не моя тайна, Гвен, а твоя. И только ты можешь решать, кому доверить её, а кому нет. Но если мы вступим в полномасштабную конфронтацию с Бреуром, причина перемены его отношения к тебе всё равно всплывёт, так что я бы предпочёл рассказать родственникам заранее, не дожидаясь, пока они выяснят это в зале суда.

— Конечно. Я понимаю. Возможно, это смягчит их отношение ко мне? Позволит смотреть на меня не как на представительницу враждебного рода, а просто как на незнакомку в её теле?

— Не знаю, Гвен. Чужемирцев не любит никто, а ты — потенциальная Странница, хотя раньше о женщинах-странниках я не слышал. Но раз ты смогла однажды вернуться в чужое тело, значит, сможешь это сделать и снова. Несколько веков назад всех чужемирцев убивали сразу, затем законы несколько смягчились, чужаков начали использовать как источники информации, но отношение всё ещё осталось негативным. А Бреуру следовало сразу доложить о том, что произошло. Однако он этого не сделал. Мы можем попробовать сыграть на этом нарушении, хотя для этого придётся рассказать твою тайну всем, кто вовлечён в судебный процесс, а это может сыграть против нас, потому что на симпатию судьи после этого рассчитывать не придётся.

Я тяжело вздохнула, уткнувшись в плечо мужа:

— Хорошо, что ты не предвзят.

— Предвзят. Очень предвзят, — с улыбкой ответил он и поцеловал меня.

Было нечто несправедливое и обидное в том, чтобы целовать собственного мужа украдкой, прячась от других и опасаясь, что наше уединение могут в любой момент прервать. Но в то же время отказываться от столь ценного момента близости я не собиралась. Жарко ответила на ласку, и несколько минут спустя муж дразняще спросил:

— Как думаешь, комната для свиданий — достойное место для коллекции?

Я широко распахнула глаза, неверяще глядя на Ирвена. Хотела ему сказать, что он — сумасшедший, но пока подбирала слова, он снова завладел моими губами, а потом… в общем, поздно стало взывать к его разуму, потому что тот явно сложил полномочия, забрав с собой во временную отставку ещё и мою осторожность.

Спустя невыносимо прекрасные четверть часа мы помогали друг другу привести в порядок одежду, а я пыталась успокоиться, унять бешеное сердцебиение и избавиться от красноречивого румянца на щеках. Когда мы приняли подобающий вид, Ирвен приобнял меня за талию и вывел из помещения допросной.

Изнутри щекотало задорное упоение собственной дерзостью. Учинённое нами хулиганство осталось незамеченным, и от этого становилось лишь веселее. Мы с Ирвеном теперь разделяли на двоих ещё одну бесшабашную тайну, и от этого ощущение нашей связи только крепло.

Зато в камере мы смогли спокойно поговорить, не снедаемые потребностью накинуться друг на друга. Ирвен объяснил, на чём будет строиться наша защита, и один из пунктов — приказ пожертвовать собой для снятия семейного проклятия, что мы планировали инкриминировать Бреуру как попытку преднамеренного убийства. У нас даже имелось косвенное доказательство. Правозащитник сумел достать договор на изготовление таблички для склепа с моим именем. Брат действительно её заказал и даже распорядился выгравировать на ней год смерти. Правда, без даты. Экономный драконов выродок!

Почему-то именно этот практичный цинизм разъярил меня настолько, что я впала в злой азарт. Попадись мне сейчас Бреур — выцарапала бы ему глаза и выбила те зубы, которые не успел выбить муж.

Но мы сидели в камере, а этот поганец гулял на свободе и требовал от нас огромную денежную компенсацию за нападение, однако я не собиралась платить ему ни арчанта.

В этот момент в голове возник план. Простой, как колун, и такой же эффективный.

Осталось только дождаться встречи с дорогим братцем.

Третий день майрэля. Вечер

Ждать долго не пришлось. Мы протомились в заточении всего один день, когда надзиратель пришёл с новостью:

— У вас посетители.

Мы с мужем переглянулись и замерли в ожидании, оба наэлектризованные волнением, злостью и жаждой поквитаться.

— Ирвен, пожалуйста, позволь мне самой вести разговор с братом, — в который раз попросила я. — Поверь, я знаю, как на него надавить.

— Если знаешь, то просто расскажи мне, Гвен, — упрямился муж.

Этот диалог продолжался уже больше суток, и мы никак не могли прийти к общему знаменателю. Вернее, Ирвен не хотел уступать. Несмотря на то, что он очень сильно меня любил, доверял и ценил, глубоко укоренившиеся убеждения в том, что именно муж обязан говорить от имени семьи, особенно в подобных ситуациях, не позволяли ему передать мне это право хотя бы ненадолго.

Я изо всех сил старалась не беситься и ежеминутно напоминала себе, почему вышла замуж за этого упрямца, но нервы начали сдавать.

— Ирвен, если я не преуспею, то к делу подключишься ты, — уговаривала я.

— Зачем тогда вообще это нужно? — артачился он. — Лучше я сразу поведу с ним беседу сам.

Вот хоть лбом об нары бейся, всё равно толку ноль целых ноль десятых.

— Ирвен, — в очередной раз вздохнула я, а потом тихо-тихо зашептала ему на ухо: — Я хочу использовать как рычаг давления некоторые воспоминания, открывать которые было бы подло по отношению к Болларам. Как бы Бреур ни поступил, он не один. Шантажировать его таким образом — не очень-то этично, но поверь, он внемлет и не захочет нанести вред сёстрам. Если же о подобном заикнёшься ты, он решит, что я уже всё тебе рассказала, и ему станет нечего терять. А я не хочу загонять его в угол, Ирв, потому что он действительно на многое способен, и если сейчас есть хоть какие-то шансы на своеобразное перемирие, то они испарятся. Бреур страшен в гневе, изобретателен и достаточно терпелив, чтобы ударить если не по нам, то по нашим детям. Тем более что твоя тётя именно так и поступила.

— Поэтому я дам ему понять, что если он не отступится, то я его уничтожу, — сурово сдвинул брови Ирвен.

— И ты всерьёз считаешь, что его это испугает? — горько усмехнулась я. — Тогда ты слабо себе представляешь, что он думает и чувствует.

— Мне плевать, что он думает и чувствует, — пророкотал Ирвен чуть громче, чем следовало.

Я терпеливо взяла его лицо в ладони и продолжила убеждать:

— А зря. Ты не можешь обыграть врага, если не знаешь, как он мыслит и что будет делать дальше. Да, умирать Бреур, вероятно, не хочет. Но если ему удастся мощно ударить по Блайнерам перед смертью, он так и сделает. И умрёт с облегчением, потому что сейчас его жизнь состоит из бессилия, безденежья, работы на износ и враждебности остальных родов. Ты даже не представляешь, через что он прошёл, когда учился в академии. Да и я не представляю. Вещи, о которых он рассказывал… издевательства и травля, с которыми он столкнулся… просто ужасны. А ведь наверняка самое страшное и стыдное он утаил. Не всем можно поделиться с сестрой, пусть и любящей. И тем не менее он всё это вытерпел и доучился до конца, чтобы иметь диплом и передать знания остальным сёстрам.