Пятая колонна

– Нет. У меня там… школьные дела, короче.

– Уроки? Понятно. – Он встал из-за стола. – Прибери тогда тут все, как мать сказала, и запусти посудомойку.

– Хорошо. Пап, постой! – Володя позвал отца, когда тот уже одной ногой вышел из кухни. – Можно тебя попросить никому не рассказывать про… Ну, про мой заработок. Мало ли в колледже узнают по слухам, что каким-то студентам на заказ курсовые пишут. Скандал будет.

– Ладно. Никому не скажу. – Он вышел из кухни, но потом, уже в коридоре, вновь обернулся к сыну: – Так что ты в итоге пишешь: статьи или курсовые? Я так и не понял.

Володя проглотил язык на мгновение.

– И то и другое, – ответил он, наконец. – По-разному бывает.

Отец кивнул, ушел. Володя утер пот со лба.

Глава 5

После уроков старшеклассники в актовом зале готовились к приезду чиновника из министерства.

– Этот стенд – сюда. Второй – рядом с ним. Третий… Давайте его к другой стене отнесем, – командовал Палкин, пока Уваров и Киреевский перетаскивали с места на место двухметровые стенды на металлических ножках.

– Выше поднимайте, выше! – ругался на подручных Володя. – А то паркет поцарапаете.

По сцене устало лавировали ребята из «Пятой колонны» и расставляли инструменты. Они еле волокли ноги – вчера весь квартет полол сорняки на участке завхоза музыкальной школы, чтобы получить от него старую списанную барабанную установку. Несмотря на мозоли на руках, Степа потом весь вечер разучивал ритм-партии для выступлений.

В стороне ото всех, у окна, выходившего на школьный двор, Матвеева и Некрасова перебирали листки со статьями и пытались придумать, в каком порядке расположить их на стендах.

– Что с фуршетом? – окликнул их Палкин. – Валя, к тебе обращаюсь!

– Слышу! – Повернулась к нему Матвеева. – Посуду Уваров сегодня принес, сложила пока в углу возле сцены. – Она указала на серый пакет. – По закускам и десерту приценилась. Сегодня вечером посчитаю, на сколько выйдет, и пришлю тебе список.

– Не забудь, нужно уложиться в бюджет.

– Помню.

Палкин подошел ближе к ним и взглянул на листы.

– Как статьи? – спросил он, глядя на Некрасову.

– Киреевский опять прислал какую-то кашу из пространных рассуждений и грамматических ошибок.

– Уверен, там не все так плохо. – Володя пробежался глазами по одной из статей, которая была подписана Киреевским: – Недурно.

– Это уже отредактированный вариант, – пояснила Аня.

– Тебе надо идти с ним на контакт. – Палкин отложил статью, повернулся к Некрасовой и поставил руки на пояс так, что закрыл локтем невысокую Матвееву: – Объясняй ему, как лучше писать. Главный редактор – это ведь не только критик, но и учитель в каком-то смысле.

– Я не пыталась разве? – Аня закатила глаза и сложила руки на груди. – Ну не того он склада. Ленится даже хоть раз текст перечитать, я это вижу по ошибкам и опечаткам.

Их заглушил перегруженный рев гитары – Рихтер наигрывал мелодию, пока Назарук отбивал ритм. Саша лишь самым кончиком медиатора бил по струнам и вытаскивал из «Виктории» четкий, чистый, пронзительный звук.

– А можно потише? – огрызнулся Палкин, когда Рихтер прекратил играть.

– Мы пока настраиваем инструменты, – ответил Саша.

– Вот начнем играть по-настоящему, тогда очумеешь, – добавил Макаров, который ковырялся в колонке с отверткой и кусачками.

– Чего ты там делаешь? – спросил Володя. – Это школьная аппаратура, ее нельзя разбирать.

– Да ни хрена не работают ваши школьные колонки! Все настраивать нужно!

– Прекращай немедленно! – приказал Палкин. – Если сломаешь что-нибудь, я тебе…

Рихтер ударил медиатором по струнам и громким надрывным аккордом заткнул Палкина.

– Я же просил… – начал было президент, но Саша повторил тот же трюк.

Володя махнул рукой и отвернулся от них.

В актовый зал зашла Эмилия Григорьевна Руновская – высокая женщина с каштановыми кудрями, тронутыми сединой, большими глазами с набухшими веками и морщинистым осунувшимся лицом. В длинном платье в горошек и вязаном кардигане она выглядела как старушка божий одуванчик, но все ученики хорошо знали, что не стоит поддаваться первому впечатлению – под маской кротости скрывалась строгая принципиальная математичка, которая не простит ошибки и при случае не поскупится на двойки.

– Здравствуйте, ребята, – сказала она с улыбкой. В руках у нее был бумажный пакет с проступившими изнутри жирными пятнами. – Не помешаю?

– Здравствуйте, – вразнобой поздоровались школьники.

– Гриша, – обратилась она к сыну, – ты же не обедал? Я тебе пирожки из буфета принесла.

– Ну мам, – тяжело вздохнул Руновский.

Из глубины зала послышался смешок – Уварова развеселило, как Киреевский, надув щеки, изобразил пухлое лицо Гриши. Эмилия Григорьевна увидела рюкзак сына на полу возле сцены и положила пакет на него.

– Мам, мы репетируем, сейчас не до этого, – сказал Гриша и стыдливо опустил голову.

– Ну хорошо, репетируйте, – ответила Руновская и отошла на пару шагов от сцены. – А я тут постою, послушаю.

– Что?! – Гриша испуганно взглянул на мать.

– Что «что»? – Эмилия Григорьевна удивилась реакции сына. – Вы ж все время в гараже пропадаете, а я, знаешь ли, тоже хочу послушать, как мой сын играет.

– Ну… э… я…

Руновский растерялся. К нему сзади подошел Рихтер и шепнул на ухо:

– Давай сыграем что-нибудь.

Гриша оглянулся на Рихтера.

– Все равно надо бы размяться, почувствовать сцену, – продолжал Саша. – Давай, «ШАРЫ» сбацаем? Ты начнешь, а мы подхватим.

Руновский взял в руки гитару и проверил, настроены ли струны.

– Ну как? – спросил Рихтер.

– Ладно. Попробуем, – ответил Гриша.

Руновский сел на край сцены, согнулся над гитарой и начал перебирать струны, резво бегая левой рукой по ладам. Рихтер прислушался к мелодии, подкрутил громкость на колонке и стал подыгрывать Руновскому, еле касаясь струн, чтобы не заглушать его гитару. Спустя пару тактов ритм подхватил Степа. Прислушиваясь к его барабанам, словно к метроному, гитаристы заиграли в унисон, и Рихтер запел «Дзифт». Микрофон поставить еще не успели, поэтому голос Саши, густой и глубокий баритон, расплывался на фоне музыки, но создавал ощущение некоего паранормального присутствия – будто пел не человек со сцены, а призрак из потустороннего мира.

Ребята сыграли один куплет и припев. Когда они закончили, немногочисленная публика в зале отблагодарила их аплодисментами. Даже Уваров и Киреевский, которые еще минуту назад смеялись над Руновским, теперь подошли к сцене с горящими глазами и хлопали сильнее всех.

– Блин, круто! – воскликнул Киреевский.

– Ой, молодец, Гришка. – Эмилия Григорьевна широко улыбалась, приложив ладони к груди. – Все молодцы!

– «Пятая колонна» лучше всех, – сказала Некрасова, глядя на Рихтера.