Пятьдесят на пятьдесят

Было бы милосердно убить этого олененка. Она знала это.

Но вместо этого дрожащими от возбуждения пальцами, прерывисто дыша, погладила животное. Ощутив под рукой его шерсть, учуяв его запах, услышав его сердцебиение – неровное и быстрое.

Олененок умирал медленно.

После этого она умылась в ручье и побежала обратно в школьное общежитие, зная, что эта принесенная ею жертва спасла Мелани Блумингтон. На данный момент ее аппетит был утолен. Ее желание удовлетворено.

Бег сдерживал эти желания, и это позволяло ей чувствовать себя почти нормальной. Раньше она думала, что на ней лежит какое-то проклятие. Что все эти мысли и чувства были некой болезнью. И лишь окончив школу, осознала, что это ее стремление причинять боль другим и испытывать от этого радость не было каким-то уродством, проклятием или болезнью – это был дар. Через шесть недель после окончания школы она встретилась с Мелани Блумингтон, чтобы выпить кофейку и пройтись по магазинам на Манхэттене. Олененок стал уже далеким воспоминанием, а ее аппетит разыгрался по новой. Мелани была в восторге от предстоящего лета. Она уже неделю как выполняла задуманный план – целый месяц путешествовать по Соединенным Штатам с рюкзаком за плечами, пытаясь «найти себя» перед тем, как в сентябре поступить в колледж. На следующий день после встречи с Мелани она отправилась на свою первую длительную пробежку по Манхэттену и лишь улыбнулась, пробегая мимо закусочной, в которой они с Мелани накануне сидели за чашечкой кофе.

Сейчас, спустя годы, ей по-прежнему нравилось бегать в городе. Это было просто еще одно из ее многочисленных развлечений. Бегать в Нью-Йорке было почти так же классно, как и за городом. Это была такая же череда долин, только из стали, стекла и бетона. И все они были ее охотничьей территорией.

Ускорив бег, вскоре она оказалась на Второй авеню, миновав соковый бар, в котором обычно покупала особые фруктовые смузи для своего отца, а когда пересекла очередную улицу прямо перед Трамп-Тауэр, увидела возле здания какие-то ограждения и вооруженную охрану.

Политика такого масштаба ее не интересовала. Ее отец неоднократно встречался с Трампом, и тот ему не очень-то нравился, хотя он знал, как его использовать. Жизнь – это просто игра для сильных мира сего, а также тех, кто готов делать то, на что не способен никто другой. Этому она научилась у своего отца.

Еще немного бега, и она оказалась в Центральном парке. Свернув на тротуар, огибающий парк с востока, глянула на часы.

22:28.

Она снова увеличила темп, найдя в себе новые силы. Ее ноги начали двигаться все быстрее и быстрее, и вскоре она уже мчалась, как спринтер. Это было необходимо, чтобы гарантированно не разминуться с целью. Этот бег не был чем-то очистительным – был просто работой, совмещенной с удовольствием. Она вновь припомнила свою первую пробежку по Манхэттену – на следующий день после встречи с Мелани, которую ждало лето, посвященное самопознанию. Бедняжка Мелани так и не нашла себя в то лето…

Тело Мелани тоже так и не было найдено.

В десять сорок она замедлила бег, приближаясь ко входу в музей «Метрополитен». Из дверей его толпой валила публика в коктейльных платьях и смокингах. Она присела на ступеньки и перевела дыхание.

Прошло несколько минут, прежде чем она наконец увидела его.

Мужчину среднего роста. С седыми волосами, расчесанными на косой пробор. Под кашемировым пальто с накинутым поверх шарфом – смокинг. Он разговаривал с двумя пожилыми дамами, а потом, подав обеим руку, сопроводил их вниз по ступенькам. Звали его Хэл Коэн. В течение пятнадцати лет он был политическим стратегом ее отца, бессменным руководителем его предвыборных кампаний, главным сборщиком средств и сообщником.

Спустившись на улицу, дамы поблагодарили Хэла.

Она резко встала. Достаточно резко, чтобы привлечь его взгляд.

Когда Хэл увидел ее, улыбка исчезла у него с лица. Однако он быстро вернул ее на место и помахал на прощание дамам, направлявшимся к пешеходному переходу, после чего немного постоял, засунув руки в карманы пальто. Его дыхание клубилось в вечернем воздухе, пока Хэл размышлял, что делать дальше.

Потом он коротко кивнул и небрежной походкой направился к ней.

– Ну как, хорошо развлеклись? – спросила она.

– Это было мероприятие по сбору средств для одного моего хорошего знакомого. Развлечения в меню не входили, – ответил Хэл. И, по-отечески положив руку ей на плечо, добавил: – Сочувствую насчет твоего отца, детка.

Он всегда ее так называл: «детка». Когда Хэл начал помогать ее отцу проникнуть в политические сферы, то пришел к ним домой, чтобы поговорить с ним, познакомиться с ее матерью, с семьей – убедиться, что в шкафу у той нет никаких скелетов. Сказал, что если б там были скелеты, то ему пришлось бы похоронить весь этот шкаф на дне Ист-Ривер.

– Спасибо. Вы ему всегда нравились. Папа говорил, что вы способны уладить все, что угодно. Мне нужно поговорить с вами, Хэл, – сказала она.

– Послушай, я очень сожалею о том, что случилось с твоим отцом. Фрэнк этого не заслуживал, однако…

– Вот об этом мне и нужно с вами поговорить. У меня нет времени ждать. Это нужно сделать прямо сейчас. Хэл, вы должны знать, что я не убивала своего отца.

Он вздохнул, кивнул и указал на элегантный «БМВ», припаркованный на противоположной стороне улицы. Они молча направились к машине. Она села на пассажирское сиденье, он – за руль.

– Я отвезу тебя домой. Ну давай, говори, что хотела, – сказал Хэл.

Она ничего не ответила.

– Ты же хотела поговорить – так давай поговорим, – настаивал он.

Склонившись к водительскому сиденью, она положила руку ему на бедро. Он напрягся, и она прошептала:

– Я знаю, вы записываете все, что сказано в этой машине. Отец мне говорил. Мы можем пообщаться в моей квартире.

А потом отодвинулась от него, откинувшись на спинку сиденья, и положила руки на колени. Хэл просто кивнул и ответил:

– Ладно.

Ей понравилось это чувство, когда Хэл ощутимо напрягся. Оно позволило ей ощутить свое могущество – когда она склонилась к нему, чтобы коснуться губами его уха, а ее рука лежала у него на бедре. Это было слишком уж фамильярно, и все же она знала, что Хэл явно возбудился бы, если б молодая женщина дотронулась до него.

Они ехали молча, пока он не подкатил к ее дому и не припарковался на противоположной стороне улицы. Здание было таким же, как и многие другие в этой части Манхэттена – элегантным и величественным, – но время уже начинало брать свое. Камера видеонаблюдения в вестибюле уже несколько недель не работала. Преступления в этой части города случались относительно редко, так что камеры были не в приоритете. Главное, что старый лифт работал по-прежнему исправно, а все остальное обитателей дома особо не интересовало.

Двери кабины открылись, и она провела Хэла к своей квартире, самой большой на этаже – к последней двери в левом конце коридора. Внутри небольшой коридорчик привел их к обеденному столу, стоящему в кухне открытой планировки.

– Осторожно, не споткнитесь о мои покупки, – предупредила она, указывая на груду неразобранных пакетов, лежащих у двери.

Коэн прошел мимо них вслед за ней. Она бросила ключи на стол, сняла бейсболку и зашвырнула ее на диван в другом конце комнаты, после чего направилась в кухню. Налив стакан воды из холодильника, спросила:

– Не хотите чего-нибудь выпить?

Покачав головой, Хэл облокотился о спинку кухонного стула.

– Итак, давай поговорим, – предложил он.

– Не хотите присесть? – спросила она.

– Не обижайся, но мне еще нужно кое-куда съездить. И, честно говоря, мне немного неловко. Я знаю, что тебя выпустили под залог, – а еще знаю, что ты можешь предстать перед судом вместе со своей сестрой, а меня могут вызвать в качестве свидетеля.

– Копы думают, что папа собирался изменить завещание. Это правда?