Пятьдесят на пятьдесят

Хэл глубоко вздохнул, задержал дыхание и склонился над спинкой стула еще ниже. Покачал головой. А затем выпрямился и позволил ответу выплеснуться наружу, как будто долго задерживал его внутри, словно дыхание под водой. Тот вырвался из него сам собой, взбаламутив гладкую поверхность разговора.

– Мне сказали то же самое, – произнес он.

– Кто сказал?

– Копы. Они хотели знать, говорил ли со мной твой отец об изменении завещания. Я сказал, что нет, не говорил. В конце концов, твой отец был уже не тем человеком, как прежде. Он стал каким-то рассеянным, забывчивым. Не знаю, то ли от старости, то ли от чего-то еще… Мы по-прежнему почти каждый день завтракали вместе в ресторане у Джимми, но, кроме этого, практически не общались. Про завещание он никогда не упоминал. Когда я услышал о смерти Фрэнка и о завещании, то сразу позвонил Майку Модину.

Допив остаток воды, она поставила пустой стакан на стойку и сосредоточила на Хэле Коэне все свое внимание. Костяшки у него на руках казались комочками белого жира – так сильно он стискивал спинку стула. Хэл был явно настороже, опасаясь брякнуть то, что могло бы впоследствии выйти ему боком.

– И что сказал Модин?

– Сказал, что твой отец договорился в понедельник встретиться с ним, чтобы обсудить свое завещание. Но не дожил даже до конца выходных. Послушай, это все, что я…

– А Модин не говорил, почему мой отец хотел изменить завещание? У него под конец началась натуральная паранойя, вы же помните.

– Можешь мне об этом не напоминать, детка… Твой отец был уверен, что все вокруг только и думают, как бы покончить с ним. Он запросто мог назвать победителей всех Мировых серий [10] начиная с тысяча девятьсот пятьдесят третьего года, но напрочь не помнил, что заказывал на завтрак у Джимми буквально вчера. Модин не сказал мне, что именно твой отец хотел изменить в завещании. Не исключено, что это не имело никакого отношения ни к тебе, ни к твоей сестре.

– А потом Модин связывался с вами?

10

Мировая серия – решающая, финальная серия игр в сезоне Главной лиги бейсбола.

– Ни разу с тех пор, как я позвонил ему в вечер убийства твоего отца. Я – один из душеприказчиков по его завещанию, поэтому мне нужно знать, что там написано и по-прежнему ли оно в силе. Пусть даже в этом завещании указано имя твоей сестры, но если ее признают виновной в убийстве твоего отца, то по закону она не может извлечь выгоду из своего преступления. То же самое касается и тебя. Я и сегодня пытался дозвониться Модину, но его секретарша сказала, что он в отпуске где-то за границей. Предполагалось, что я буду помогать управлять имуществом твоего отца, но теперь я даже не знаю, что и делать. От Модина толку мало.

– Когда он вернется из отпуска? – спросила она.

– Секретарша этого не знает. Сказала, что у нее вообще-то нет возможности надзирать за старшим партнером. Модину на все это плевать – все корпоративные юристы одинаковы. Он наверняка сейчас пьет коктейли где-нибудь на пляже, тогда как твой отец лежит в морге со своим…

Он оборвал себя. Видать, вспомнил, с кем разговаривает.

– Всё в порядке, Хэл. Как думаете, мой отец не работал с кем-нибудь новым в то время, когда погиб? Под конец он казался каким-то отстраненным. И даже когда не крыл налоговую службу или кого-то еще, кто якобы пытается с ним покончить, то все равно был явно чем-то встревожен.

– Ну, пару месяцев назад он спрашивал меня, не знаю ли я какого-нибудь хорошего частного детектива… Я не знаю, к чему это было, а вновь поднимать эту тему он не стал.

– Я знаю, что вы заработали кое-какие деньги, работая с моим отцом. Вы были преданы ему.

Хэл кивнул.

– И я хочу, чтобы вы были верны мне. Когда все это закончится, я унаследую все состояние моего отца.

– Похоже, ты в этом совершенно уверена, – заметил Хэл.

– Я невиновна. И хочу, чтобы вы помогли мне. Я вознагражу вашу преданность.

Обещание денег словно разрядило гнетущую атмосферу. Хэл выполнял для ее отца много грязной работы. Подкупал членов городского совета, профсоюзных боссов, журналистов, и, как она подозревала, если кого-то нельзя было подкупить, то пускались в ход иные методы убеждения. Политика – грязная игра, и ее отец, умело играя в нее, всегда оставался чист. Хэл был единственным, кто пачкал руки.

– Я могу быть верным, детка, но такая преданность обходится недешево.

– Вы наверняка зарабатывали не больше миллиона в год, работая на отца. Я могу предложить условия получше. Три миллиона долларов в качестве компенсации ваших расходов как душеприказчика – которые будут выплачены, как только меня оправдают, а мою сестру осудят за убийство.

– И что именно я должен делать?

– Остаться верным памяти моего отца. Если он собирался изменить свое завещание, то, значит, что-то подтолкнуло его к этому решению. Я хочу, чтобы вы это выяснили.

Хэл обдумывал эти слова всего три секунды, после чего ответил:

– Я сделаю все, что в моих силах. Полиция пока что не пускает меня в дом. Это все еще место преступления, но я поспрашиваю – посмотрим, с кем общался твой отец. И постараюсь разыскать Модина.

– Спасибо.

– Нет проблем. Послушай, мне и вправду пора ехать. Не возражаешь, если перед уходом я воспользуюсь твоей ванной комнатой?

Обойдя кухонный «островок», она взяла Хэла под руку и ненавязчиво повела его ко входной двери.

– Мне так неловко… Это здание старое, действительно очень старое. Унитаз опять засорился, и я уже целую вечность жду сантехника. Управдом – просто козел.

– Хочешь, чтобы я прислал тебе сантехника?

– Не волнуйтесь, завтра прямо с утра ко мне кто-нибудь обязательно зайдет. А пока что как-нибудь обойдусь.

У входной двери она обняла его.

– Если вам удастся связаться с Майком Модином, то дадите мне знать, что он сказал, хорошо? – спросила она, глядя Хэлу прямо в глаза.

Он кивнул:

– Попробую связаться с ним прямо завтра с утра.

Поблагодарив его, она закрыла дверь, а Хэл вышел в коридор и направился к лифту. На двери у нее было целых пять отдельных замков, и она не спеша заперла каждый из них. Закончив, прислонилась спиной к стене и прислушалась к тому, как с грохотом закрылись двери лифта, а затем к слабому гудению и постукиванию противовеса, двигающегося вверх по мере того, как кабина опускалась на первый этаж.

Ее взгляд упал на пакеты, стоящие рядом с входной дверью. Она перебрала их, прикидывая вес. А когда нашла самый тяжелый, размерами примерно с большую коробку для пиццы, но вдвое толще, подхватила его и направилась в кухню. Там поставила коробку на стойку, отыскала в ящике ножницы и принялась срезать упаковочную ленту. Наконец крышка поднялась, открыв простую коробку чуть поменьше размерами, спрятанную внутри. Эту она вскрыла попросту ногтями. Заглянула внутрь, а затем поставила на стойку.

Оглянувшись через плечо, убедилась, что жалюзи на кухне закрыты, прежде чем раздеться догола. Аккуратно сложив одежду в стопку и пристроив поверх кроссовки, подхватила коробку и направилась в ванную, где уселась на унитаз, оставив дверь открытой.

Подошвы ног быстро замерзли на белом кафельном полу. Облегчая мочевой пузырь, она вынула из коробки некое устройство и принялась изучать его. То было серебристым, блестящим и восхитительно пахло машинным маслом. Она вытерлась, встала, спустила воду в унитазе и нашла конец электропровода, свисавшего с устройства. Воткнула его в розетку над раковиной и ногой захлопнула дверь ванной.