Пятьдесят на пятьдесят

– Я так не считаю. Из его медкарты следует, что это не было лекарством из тех, которые ему прописывали. Кроме того, в течение нескольких месяцев, предшествовавших его смерти, он посещал своего семейного врача, поскольку испытывал симптомы, которые могли указывать на раннюю стадию деменции. Что могло быть связано и с тем, что препараты, поступавшие в организм мистера Авеллино, вызывали симптомы старческого слабоумия. Врач порекомендовал провести МРТ и наметил это исследование на декабрь. Мистер Авеллино так его и не дождался.

– Если кому-то дают галоперидол без его ведома, о чем это вам говорит? – спросил Драйер.

– Что кто-то хотел взять Фрэнка Авеллино под свой контроль. Чтобы, скажем, убедить его подписать доверенность или…

Меня прошиб холодный пот. Драйер явно клонил к чему-то, чего я не предвидел. Открыв нужную страницу в предоставленном обвинением скоросшивателе, я еще раз просмотрел документ. Драйер уже подбирался к нему, и Тайлер открыл дверь чуть шире, чтобы впустить его. Обвинитель указал присяжным и свидетелю на ту же страницу.

– Детектив, что за документ зарегистрирован как вещественное доказательство номер двести двадцать восемь?

– Это доверенность, оформленная пятнадцатого сентября. Она предоставляет назначенным ею представителям полномочия распоряжаться всем имуществом и делами мистера Авеллино.

– Какие там указаны полномочные представители мистера Авеллино?

– Это мистер Хэл Коэн и мисс Александра Авеллино, – медленно и с расстановкой произнес Тайлер.

Фрэнк Авеллино

Запись в дневнике,

15 сентября 2018 г.

Я больше не знаю, чему верить. Либо я схожу с ума, либо кто-то пытается меня убить.

В некотором смысле я вроде как даже надеюсь, что кто-то заказал меня. Это лучше, чем сумасшествие. С заказухой я уж как-нибудь разберусь. Джимми может позаботиться об этом.

Сегодня утром я разговаривал с Джимми, и он сказал, что я параноик. Что никто не посмеет заказать меня. И ни одной банде не придет в голову ограбить меня, одного из его старых друзей. Мол, ничего такого и быть не может. Типа как я просто впадаю в маразм на старости лет.

Я убежден, что он ошибается. Я уже нанял частного детектива, чтобы присматривать за теми, кто следит за мной. Хэл считает, что это пустая трата времени и денег, но мне стало легче. Частный детектив, крупный малый по фамилии Бедфорд, сказал мне, что я его даже не увижу. И впрямь: с тех самых пор, как две недели назад он приступил к работе, я его так ни разу и не видел. Это не помогло. Мне кажется, что, может, он вообще за мной не присматривает – может, он сейчас дома, в своей постели, смотрит телевизор и думает, что я просто еще один старый хрен, страдающий паранойей… Но я-то видел, как тот байкер следил за мной!

А потом, выйдя из ресторана, я остановился на тротуаре и заметил, что у меня развязался шнурок на ботинке. Я опустился на колено и, черт возьми, простоял там, наверное, минут десять и никак не мог вспомнить, как завязывается этот сраный шнурок. Просто стоял на одном колене, держа его концы в руках, и смотрел на свой коричневый ботинок, пока слезы не закапали на его кожаный носок.

Потом я просто затолкал концы шнурков внутрь ботинка по бокам и поехал домой на такси.

22:00

Сегодня вечером я не был голоден. Только что сделал себе сэндвич.

Суп, который София приготовила вчера, все еще в холодильнике. Рядом с ним лежит рагу, которое Александра прислала из кулинарии. Я сделал себе сэндвич с арахисовым маслом и джемом, налил стакан молока и посмотрел новости. Сегодня вечером чувствую себя получше. Впервые за несколько дней у меня прояснилось в голове.

Позвонили из детективного агентства. Я сказал им, что Бедфорд не связывался со мной ни по телефону, ни по смс. Нет, я не знаю, где он сейчас, – он сказал мне, что я его не увижу, ради всего святого! Утром назначат нового оперативника.

Бедфорд пропал. В новостях появилось обращение полиции с просьбой предоставить информацию.

Сейчас я в постели. Не могу уснуть. Головная боль не проходит.

И какое-то неприятное ощущение в животе. Я позвонил Александре, оставил сообщение. Позвонил Софии, она взяла трубку и сказала, что завтра придет навестить меня…

Глава 33

Она

Несмотря на все ее приготовления, как физические, так и психологические, ничто не подготовило ее к тому чувству, которое она испытала при виде окровавленного трупа отца, распластанного на всю ширину большого проекционного экрана. Она не оставляла себе каких-то трофеев со своих убийств – чего-то способного напомнить о тех моментах изысканного удовольствия. При виде этих фотографий внизу живота разлилось томительное тепло, сердце затрепетало в груди.

Она почти ощутила вкус его плоти.

Это чувство накрыло ее с головой. Она попыталась припомнить песню, которая тогда звучала у нее в ушах, – ритмы этой песни рассеяли бы острое возбуждение, охватившее весь ее организм. И тут заметила, что ее правая рука касается стола – указательный палец скользит по царапинам и выбоинам, оставленным тысячами тяжелых скоросшивателей с металлическими уголками. Она резко убрала руки и положила их себе на колени.

День прошел нормально. Как и ожидалось. Детектив Тайлер в своих показаниях несколько преувеличил действие галоперидола. Это не то средство, которое делает людей полностью послушными – в некотором смысле отец стал даже еще более упрямым и несговорчивым, – но он все-таки подписал эту доверенность. Еще несколько месяцев яда в пище и яда в ушах окончательно настроили бы его против ее сестры. Тогда она убедила бы его изменить завещание, а затем позволила ему уйти, аккуратно увеличивая дозу. Сам по себе этот препарат не смертелен, но в достаточном количестве способен привести к остановке дыхания или сердца. Ни один судмедэксперт или патологоанатом не усмотрел бы тут ничего, кроме дыхательной или сердечной недостаточности, вполне объяснимых у мужчины в возрасте ее отца.

Проблема была в том, что она недооценила его.

Если б она уделяла отцу больше внимания, то не пришлось бы сдвигать планы и ускорять события. Почему-то где-то в глубине души думалось, что он всегда знал о ней. Отец видел тот след от укуса на ноге у матери и скрыл его. Может, сам того не сознавая, не желал взглянуть суровой правде в глаза. Ее натура привела бы в ужас любого родителя. И все же он никогда не высказывал ей никаких претензий, хотя и не смог жить ни с кем из них после смерти их матери – отослал из дома обеих сестер.

Она чувствовала, что в первые годы после смерти матери отец подозревал их обеих. Он знал, что одна из них укусила Джейн, хотя никогда и словом об этом не обмолвился. Наверное, из чувства стыда. Когда она окончила среднюю школу, Фрэнк вроде забыл об этом – или, по крайней мере, задвинул свои сомнения куда-то в самую глубину головы.

Хотя четыре года назад, когда она скормила три флакона оксиконтина второй его жене, Хизер, Фрэнк должен был бы понять, что абсолютно ничего не изменилось. Что его дочь ничуть не изменилась. Впрочем, у Хизер хватало собственных проблем, и наркозависимость занимала среди них отнюдь не последнее место. Так что версия смерти от случайной передозировки его вполне убедила – как, впрочем, и власти.

А вот Хизер убеждению не поддавалась. Поначалу.

Она явилась в семейный дом, зная, что Фрэнка нет в городе и что Хизер будет там в полном одиночестве. И что будет беспробудно пить, параллельно закидываясь «колесами» для большего кайфа. Хизер уже нализалась настолько, что не могла удержать стакан, но добавленные в ее водку с содовой таблетки оксиконтина, растолченные в порошок, так и не сделали своего дела. В какой-то момент пришлось удерживать ее и через засунутую в горло резиновую воронку влить ей в желудок приправленную окси бутылку шабли.

Она оставалась с Хизер, пока та тихо умирала, а затем той же ночью убрала все следы своего присутствия в доме, прежде чем оставить мачеху, чтобы ее нашел отец, который должен был вернуться только на следующей неделе. В доме еще довольно долго сохранялся этот запах – Хизер умерла в самый разгар лета. После похорон Фрэнку пришлось нанять дорогостоящую бригаду дезинфекторов, чтобы избавиться от запаха гниющей плоти своей второй супруги.

На похоронах Хизер она в последний раз и видела свою сестру. Они стояли по разные стороны еще не закопанной могилы. Отец стоял между ними в изголовье. Голова у него была опущена, слезы капали на гроб. Сестра не смотрела на нее. Сестра винила ее во всем. Она подозревала, что та просто втайне завидует ей. Ее силе. Ее готовности делать все, что потребуется, дающей ей эту силу. А вот сестра была слабой. Всегда была. Даже когда они были маленькими, ею всегда можно было манипулировать. Пообещать конфету или книгу. И тогда она делала то, что ей говорили. Даже очень плохие вещи. Разница была в том, что, когда матери удавалось ее за этим застукать, сестра все плакала и плакала навзрыд.

Сестра плакала и в тот день, когда мать рассталась с жизнью на лестнице, и, насколько она могла судить, с тех пор и не переставала лить слезы. Некоторым поступкам нет прощения. Они пятнают душу, оставляют на ней неизгладимый след. Она поняла это в тот день, когда ее зубы впились в кожу матери. Мать не вскрикнула, не вздрогнула и не отстранилась. Хотя подспудно промелькнула мысль: может, мама еще жива? Может, какая-то часть ее мозга пока что не отключилась после перелома позвоночника? Та часть мозга, что позволяла матери оставаться в сознании и чувствовать боль от маленьких зубок, впившихся в кожу? Она понимала, что это маловероятно, но восторженное возбуждение при мысли, что мать может это почувствовать, делало этот поступок еще более важным, еще более значительным.

Она слушала, как адвокаты сражаются сначала с детективом Сомсом, а затем с детективом Тайлером.

Ничего из этого не имело значения.

Ее сестру осудят. А она выйдет на свободу.

В этом не было никаких сомнений.

Подобные мысли рассеялись, вернув ее в зал суда. Опустив взгляд, она опять поймала себя на том, что оглаживает пальцами стол. Быстро убрала руки, зажала их между бедер и осторожно огляделась по сторонам.

Непонятно, видел ли ее кто-нибудь. Хотя не важно.