Пятнадцать поцелуев
Шрифт:
Покинув подъезд, я набирала и набирала её номер, но ответом были лишь равнодушные мерные гудки. До тех пор, пока телефон, видимо, не разрядился и мне в ответ зазвучало другое — «абонент недоступен».
А что, если ей сейчас совсем плохо? Вдруг что-то случилось?
И что теперь делать? Где искать её?
Обращаться в полицию? Вряд ли поможет. Там разбираться не станут — всех упекут за решётку или в психушку. Разве скажет она мне «спасибо»?
Нет, это не дело.
А что тогда делать?
Эх, был бы Саша, он бы помог разобраться, не паниковать.
Но Саши рядом не было. И родителям не расскажешь.
Оставался
И я, недолго думая, отправилась туда — к Сашиному деду.
Глава 10
Виктор Михайлович встретил меня приветливо, пошире отворил дверь, предлагая войти, и тут же стал проявлять широту души и гостеприимство:
— Заходи, Вера. Сейчас чайник вскипятим. Как дела на учёбе?
Он ничего не говорил про Сашу, отчего я догадалась, что ему уже всё известно. Но всё же это была одна из тем, о которой мне нужно было поговорить.
Несколько минут мы вели дежурный разговор — о погоде, здоровье, учёбе. А потом я сдалась:
— А Саша к вам заходил?
— Заходил. Был вчера, — вздохнул он, подтверждая мою догадку.
— Значит, вы всё знаете?
— Ну, кое-что знаю, а всё или нет — это сложно сказать. Он мне свою версию рассказал, а как оно было на самом деле — Бог ведает.
— И вы тоже считаете, что мы не пара?
Сказала и замерла. Вот скажет сейчас: «Ты сама это знаешь». А я не знаю. И не считаю, что деньги могут решать, кому с кем быть и с кем общаться.
— Если б так просто было определить, кто кому пара, — усмехнулся Виктор Михайлович, усаживаясь на стул напротив и поглядывая на чайник, который никак не вскипал. — Бывает, по много лет живут вместе люди, а потом что-то раз — и ломается. И тоже бывает, думаешь: «Ну какая мы пара»? Даже у самых счастливых такое бывает. Не зря ж говорится: есть — убил бы, нет — купил бы. Люди вечно всем недовольны. Всё им мало. А ведь труднее всего — научиться понимать и принимать людей.
— Но ведь он даже выслушать меня не хочет! Даже попытаться понять, — удручённо вздохнула я. — Я же знала, что он так отреагирует, и потому, как могла, оттягивала этот момент.
Мысли путались, слова выходили с трудом. Вроде бы внутри всё было ясно, а донести до других очень трудно.
Виктор Михайлович не перебивал, разлил кипяток по чашкам, протянул запечатанный чайный пакетик и сахар, выставил баранки. И, когда я замолчала, запутавшись в собственной речи, неспешно начал втолковывать:
— Многие считают, что это всё страшно и ужасно — поругаться, поссориться. И что попытка номер один никакого права на ошибку не даёт. Но разве можно уметь всё наперёд? — он снова сел и посмотрел на меня своим мудрым спокойным взглядом. — Вот давай разберёмся в этом вопросе. Нет ничего ошибочнее двух крайностей: «Это ты во всём виноват» или «Я во всём виновата». Во взаимоотношениях каждый проходит свою часть пути, поэтому если виноваты, то оба. Это вообще лучше всего взять за правило. Я и Сашке это сказал. Но он же у нас — не голова, а дом советов. Сам с собой спорит, с другими спорит, что-то себе надумывает, выдумывает, решает. Ему время нужно, чтоб успокоиться, тогда и решение придёт. Единственный способ дать человеку раскрыться во всей полноте — любить его. И любить не за все добродетели, не за его совершенства, а просто потому, что он прекрасен сам по себе, как создание Божие. А это не всегда просто. Все мы со слабостями.
Но если центр всего — любовь, то всё будет.Он помолчал ещё немного и добавил:
— Нельзя обижаться на человека за то, что он оказался не таким, как ты думал. Да, приходится притираться, подстраиваться, уступать — и это ещё цветочки, романтика, нету быта, ежедневной готовки, обязанностей. Но и это всё можно пережить. Когда двое живут едиными мыслями, едиными чувствами, можно и горы свернуть.
— Спасибо, — произнесла я, тронутая до слёз.
Хорошо, что есть у нас с Сашей такой мудрый человек — его дед, Виктор Михайлович. Тот, кто не осудит, а, наоборот, направит.
— Часто ведь как бывает — поссорятся люди и разбегаются из-за ерунды, просто потому, что не хотят друг друга услышать и попытаться понять. И никто их не вразумит в этот момент, не скажет: «Что же вы делаете? Из-за чего весь сыр-бор?» А то, ещё лучше, начнут вмешиваться и тащить каждый в свою сторону: его родители — сыночка защищать, как же, обидели кровиночку, и у неё свои мама и папа, которые тоже «всегда говорили, что он не пара, дурак-дураком». А в затуманенном разуме присмотришься, и впрямь покажется: дурак. А ведь это всё временное. Тучи пройдут, жизнь наладится. Бури — они не навсегда. Нужно просто уметь их пережить.
И как-то сразу легко мне стало. Как будто кто-то шепнул: вы помиритесь. И я уже совершенно в этом не сомневалась.
Саша остынет, простит, примет — и всё снова будет хорошо. Даже, может быть, лучше. Потому что теперь я могу не бояться и не прятать от него ни свой настоящий дом, ни отношения с родителями…
— Ну а с родителями как? — будто подслушав мои мысли, поинтересовался Виктор Михайлович.
Не из праздного любопытства, я знаю. Я и сама хотела поговорить с ним об этом. Тяжёлая тема. А довериться некому.
Рассказала всё как на духу. Что почти ни общаюсь ни с матерью, ни с отцом. Что постоянно у нас в доме крики, сейчас ещё присоединилась делёжка имущества — даже не знаю, подали ли они уже заявление на развод. Но, что самое жуткое для меня — это игра на публику, пропитанная насквозь фальшью. И от этого становится так противно. Сколько таких лгунов в высшем обществе?
И о чём только не врут! Как только не лицемерят!
«Красивое платье! Новая коллекция?» — и тут же за спиной: «Какое убожество! Неужели в зеркало на себя даже не удосужилась посмотреть? Оно на ней как на корове сидит! Да ещё и цвет отвратительный… Кто вообще носит такое?».
Или вот еще: «Ты так похорошела!» — и на ушко другой такой сплетнице: «Как была бледной поганкой, так и осталась. На её внешность хоть все деньги мира спусти — всё бесполезно».
Или о чьих-то успехах: «Ой, у тебя такой талантливый сын! Ну надо же! Хотя, что говорить, гены», — а потом через пару минут: «Коленька — то, Коленька — сё. Вырастили мажора, он уже в восемь лет всем рот заткнёт. Хам и бездарность».
В общем, много чего я видела. Только доброты людской — мало. Только здесь и могла отогреться — за чашкой простого чая, беседуя с человеком, который впустил меня — совершенно чужую и незнакомую — в свою жизнь. Обогрел мою душу, выслушал, искренне дал совет. Этот человек значил для меня гораздо больше, чем многие из тех, кого я знала годами. И, думая об этом — о его теплом сердце и искренней ласке — ощущала на глазах слёзы. Как мало порой человеку надо. Просто быть важным кому-то. Почувствовать участие и любовь.