Пыльца счастья

— Тогда кто? Чья визитка лежала в вашем кармане?

— Лорда Эйшена, — прозвучало знакомое имя. — Лорда Эйшена Намира, графа Скерского. Я в сердцах разорвал ее и не успел. А коробочку передали…

Договорить дух не успел, качнулся и, словно сдуваемый в гигантскую воронку, исчез среди балок потолка. Малис мог бы удержать, но не стал тратить силы. Они еще понадобятся для побега.

Вот и не пришлось просматривать дворянские списки, владелец одной из визитных карточек нашелся сам. Оставалось понять, какую роль сыграл в судьбе виконта Второй префект Сатии.

ГЛАВА 12. Месть подается холодной

Эллина с тоской вглядывалась в темноту. Близилась полночь, а муж так и не появился.

Одинокая свеча освещала спальню, отбрасывая длинные тени.

Будущий ребенок не изменил соэра, стоило ставить канделябр на подоконник, если свет привлекал лишь мотыльков?

Гоэта зябко повела плечами и поправила сползшую шаль.

Беременна. Супруг так ждал малыша и толком не поздравил.

Скупая радость не в счет. Фактически Брагоньер принял прибавление в семействе как должное. Сейчас по обыкновению пропадал на работе, а Эллина ждала, маялась. Ей хотелось ласки, внимания, а еще расспросить о Малисе. Гоэта не видела его после утреннего визита в Совере.

В дверь постучали.

Вздрогнув, Эллина дрогнувшим голосом отозвалась: — Открыто!

Вряд ли муж. Брагоньер не станет стучаться, войдет тихо, глянет, спит ли, и уйдет.

Треклятые правила этикета! Жене нужен муж, а не холодная постель. Пусть на пикнике соэр обещал общую кровать, он не уточнил, что ночи посвятит бессмертной возлюбленной —Следственному управлению Сатии.

Вошла заспанная служанка и протянула два конверта.

— Велели передать.

Эллина кивнула и отпустила девушку. Вскрывать письма при посторонних она не собиралась.

Штамп Следственного управления. Значит, от мужа.

Гоэта уселась в кресло и взломала печать.

Почерк чужой. Неужели соэр не нашел свободной минутки для супруги?

Гоэта вздохнула и вчиталась в скупые строки.

Ну да, извиняется, задерживается, она и так поняла.

Женщина отложила письмо и взялась за второе. Оно оказалось занятнее. Написанное на дешевой серой бумаге, послание начиналось со слов: «После прочтения сожги».

Эллина узнала почерк — Малис.

Сердце дрогнуло.

Неужели случилась беда? Прежде некромант не писал ей писем, только во время истории с государственным переворотом. Но не мог же Брагоньер нарушить слово и причинить вред бывшему сопернику?

Эллина жадно глотала строчку за строчкой и хмурилась.

Нет, соэр не виноват, но точно убьет Малиса, если схватит. О чем он только думал!

«Линка, не одна живая душа больше не знает, — писал некромант. — Решил, нехорошо исчезнуть, не объяснившись.

Мужу не говори, завтра он придет в бешенство. Сама знаешь, за поступки нужно платить, вот и я вдоволь отплачу нашему общему знакомому. Он планировал убить меня — я прикончу его. Как, не скажу, у тебя нервы слабые, но верь, никакой черный маг больше жизнь не испоганит.

Завтра на меня объявит охоту вся Сатийская область, поэтому прощаюсь теперь. Приспичит, найдешь. Долг соэру я выплатил, пусть не суется. Здоровья тебе и ребенку. Надеюсь, пойдет в мать».

Подписи не стояло, но она и не требовалась.

Эллина несколько раз перечитала письмо, а после, как и просили, сожгла.

Сон не шел. Теперь гоэта тревожилась за давнего друга.

Пока жена терзалась от беспокойства, Брагоньер устроился в допросной с блокнотом. Он распорядился поставить стул в тени, предоставив Нойсу вести допрос. В конце концов, следователи на то и существуют, чтобы работать, а не получать жалование за труды других.

На табурете сидел лакей, уличенный в сговоре с преступником. Выглядел он неважно: спал с лица, побледнел.

А ведь его всего лишь обыскали и провели по тюремному коридору.

Брагоньер кивнул — можете начинать.

Нойс встрепенулся, прокашлялся и зачитал арестованному права. Тот выслушал молча, а потом, высоко подняв голову, осведомился, в чем конкретно его обвиняют.

— В сообщничестве, — следователь покосился на соэра в поисках одобрения. — Вы в курсе, виконт ли Трувель убит. Что можете сказать по данному поводу?

— Ничего, — бледность бледностью, а слуга собирался стоять до конца.

— Улики против вас, — напирал Нойс. — Зачем покрывать убийцу? Неужели хотите вместо него примерить мешок?

— Вот еще! — фыркнул лакей. — Невиновных не топят.

— Зато прекрасно вешают, — подал голос Брагоньер. — Под барабанный бой при стечении народа. Согласись, жизнь дороже золотого. На тебя показал некромант, иных доказательств не нужно. Сейчас приведут женщину, — соэр сделал эффектную паузу, — она подтвердит, именно ты передал виконту наркотик. Как думаешь, станет ли убитый горем граф разбираться, кто убил его сына?

Слуга задумался. Этого Королевский прокурор и добивался.

— Вы блефуете, — мотнул головой арестованный.

— Хорошо, — Брагоньер не стал спорить и распорядился: —Пусть приведут госпожу Эмму Донарт. Полагаю, опознание пройдет быстро, и мы сможем наконец-то пойти спать.

Разумеется, все, кроме тебя, — кивок на лакея. — Одиночных камер не осталось, посидишь с ворами.

Подчеркнутая холодность и уверенный тон Королевского прокурора мало-помалу подтачивали обвиняемого. Он занервничал, все чаще косился на дверь, а при виде потрепанной тюремной жизнью Птички и вовсе сломался.