Раб и солдат

«В этнопарк что ли попал?» — пришло в голову Васе единственное логическое заключение. Которое, если разобраться, не выдерживало критики. Кто же в здравом уме станет нападать в лесу на человека, даже «здрасте» не сказав? Что-то тут было не так. Словно не аул с его жителями тут был не к месту, а сам Вася. Поэтому и получил в лоб прикладом ружья. Наверняка, и шишка уже налилась.

Он не мог не отметить, что лачуги были разбросаны по склону не просто так. Хитрым образом маскировались в складках местности. Прятались за большими деревьями. И имели доступ к хорошей воде. Горная речушка весело журчала у подножья аула, игнорируя фактор зимы.

«Вертолетов боятся? Вот я влип!» — наконец-то, дошло до Васи. Он, конечно, читал, что на Кавказе еще практикуется гнилой обычай превращать людей в рабов. От подобной перспективы его бросило в жар, несмотря на то, что он прилично продрог.

«Ну, погоди, гад! Дай только мне развязаться! Припомню я тебе и приклад, и покатушки на волокушке!» — тут же пообещал Вася ряженому горцу и грязно выругался.

А тому и дела не было до Васиных проклятий. Он затащил волокушу во двор. Потом — в неказистую сарайку. Бросил свою ношу на пол и куда-то убежал.

Милов тут же стал энергично ворочаться. Горец связал его некрепко. Жерди разъехались. Освободить руки труда не составило. Вася вскочил на ноги и быстро огляделся.

Скудная обстановочка. Какое-то тряпье в углу. Не может же подобное убожество служить матрасом и, тем более, постелью?! Примитивный потушенный очаг с глиняным кособоким дымоходом. Дырка в стене заменяла окно. Оттуда ощутимо тянуло холодом. Ни потолка, ни нормального пола. Под ногами плотно утрамбованная земля, смешанная с глиной и песком. Над головой поперечные балки, на которые водрузили стропила. Стылую хижину не мешало бы хорошенько протопить, чтобы хоть немного согреться.

Вася стал подпрыгивать и размахивать руками, чтобы восстановить кровообращение. Подёргал поперечную балку у входа. Даже повисел на ней, чтобы убедиться в ее крепости.

Распахнулась дверь. В лачугу торопливо заскочил давнишний горец со свертком в руках. Вася только этого и ждал. Он заранее повис снова на балке. Качнулся. И с размаху влепил своему обидчику двумя ногами в грудь так, что того вынесло во двор.

Вася выскочил следом и принялся пинать кавказца ногами со всей своей неслабой дури. Горец закричал. На его крик откликнулись соседи. Немалая толпа злых мужиков разбойного вида ломанулась во двор, чтобы восстановить статус-кво.

Бежать Васе было некуда. Только отступить обратно в лачугу и там, в тесноте, принять решительный бой. Он забежал внутрь и захлопнул за собой дверь. Изготовился повторить свой коронный номер с раскачкой, чтобы влепить ногами первому смельчаку.

Но горцы почему-то на штурм не пошли. Наоборот, подперли дверь чем-то тяжелым и разошлись по своим делам. Со двора были слышны сердитые крики пострадавшего. Не иначе как грозил своему пленнику всеми мыслимыми карами.

Вася довольно улыбнулся. Пусть дело — швах. Зато получилось рассчитаться.

«Но как он летел! Как горный птиц! Маленький, но гордый птичка».

Через час Васе стало не до смеха. Через три — и вовсе грустно. К ночи — тревога затопила все сознание. К нему никто не шел. Пить хотелось ужасно. И есть. И согреться. Но его игнорировали. Просто заколотили в лачуге и ждали, когда он сдастся. Запросит пощады.

Ближе к ночи Милов не выдержал. Забрался на поперечную балку и принялся расковыривать плотно скатанные связки из соломы. Сбрасывал на пол труху и целые снопы. Кое-как удалось просунуть в получившуюся дыру голову. Во дворе грохнул выстрел. Пуля взвизгнула рядом с ухом. Вася тут же скатился обратно в место своего заключения.

Кавказцы были настроены крайне решительно. С этим сложно было спорить. Но что же было делать русскому мужику, влетевшему по полной программе? В голову ничего не приходило. Вася застонал. Скрючился в углу, завалив себя надранной с крыши соломой и лохмотьями, обнаруженными в брошенном пленителем свертке. Забылся в тревожном лихорадочном сне.

… За ним пришли на третий день. Вася лежал в углу сарая, не в силах пошевелить даже пальцем. Он окончательно окоченел. Измучился от жажды и голода.

Вошедшие держали в руках толстую ржавую цепь. Ее обмотали вокруг шеи Милова, замкнув каким-то нереальным допотопным амбарным замком. Свободный конец цепи просунули в небольшое отверстие в стене. Наверное, закрепили где-то во дворе.

Горец, «гордый птиц», радостно скалясь, начал брить Васе голову. Содрал с него всю одежду. Даже нательный позолоченный крестик забрал. Закончив, удовлетворенно похлопал Васю по плечу.

— Надевай! — кавказец ткнул пальцем в лохмотья.

Вася, плавая в полубессознательном состоянии, оставался безучастным. Ни на что не реагировал. Даже на весело занявшийся огонь в очаге, который развел горец. Лишь миска с кашей, которую ему бросили в ноги, заставила его очнуться. К миске прилагалась искусно вырезанная из самшита ложка. Стремление к выживанию настолько прочно укоренилось в человеческой породе, что Вася отбросил колебания и принялся за еду, поднося ко рту дрожащей рукой саму жизнь.

— Был бы ты девкой, Ивась, отдали бы тебя под присмотр женщин! Но ты мужчина с бородой и усами, который родился не рабом. И только железо способно тебя приструнить! Я уважаю тебя и твой бойцовый дух, гяур. Но не усложняй свое положение, — объяснял Васе его новый хозяин.

Горец что-то втолковывал, скалясь щербатым ртом. Вася не нуждался в переводе. Ему было очевидно: все проделанные манипуляции — бритье, цепь, обноски — означали, что он превратился из свободного человека в раба.

Коста. ЮБК. Рождество — 1838.

Попрощались с Розенами. Уселись в коляску с «персидским падишахом». Тюрбан небесного цвета из дорогущей газовой ткани с огромным пером был хорош!

— Ну, теперь про его подвиги подробнее! — обратился к жене. — Что за юбки он не пропускал?

— Все! — рубанула Тамара.

История была проста. Бахадур, воспользовавшись своим служебным положением, встал на «преступный» путь мздоимства. Весьма своеобразного. Так как к нему широкой рекой потянулись все дамы из круга баронессы, наивно полагая, что он сможет замолвить за них словечко (!), он, ни секунды не раздумывая, принялся их «топтать». Подобно единственному петуху в большом курятнике. (Строго говоря, петухом он и выглядел из-за причуд кутюрье-баронессы). И делал это с таким размахом, что вскоре среди обманутых мужей стал подниматься справедливый ропот, грозивший перейти в реальное «восстание» с непредсказуемыми последствиями. Тамара уже опасалась не только за его жизнь, но и за свою. Так что отъезд в Крым оказался, как нельзя, кстати.

Её рассказ часто прерывался моим смехом. К неудовольствию царицы. Надеявшаяся получить от меня полную поддержку, она не ожидала, что подвиги Бахадура, наоборот, развеселят меня и вызовут естественное чувство мужской солидарности.

— Все вы мужчины одним миром мазаны! — махнула рукой моя грузинка.

— Любовь моя! Я думаю, что Бахадур делал это не только из-за мужских привычек.

— А что еще тут может быть причиной? — возмутилась Тамара.

— Месть, — пожал я плечами. — Тонкая изощренная месть.