Раб и солдат

Робко поздоровались. Застыли на пороге. Урус им ласково улыбнулся и помахал рукой. Девочки ойкнули. Быстро бросили ему две груши и убежали.

Вася остался доволен. Компания Абдул-Гани надоела хуже горькой редьки. И воняло от ногайца — избави боже! Но главное не это. Вася долго обдумывал свое положение, благо времени свободного — хоть самшитовой ложкой ешь, хоть несуществующим в этом мире половником. Ему, после недолгого отчаяния и ругани на весь белый свет, стало очевидно: надо выбираться. Рабом ему быть не хотелось. От слова совсем. Рожденный летать, ползать не станет!

Миллион раз задал себе вопрос, как же так вышло? Что за странное перемещение во времени? Ответа не было. Единственное, что приходило в голову, — нужно добраться до места, где он очнулся. Вдруг удастся вернуться в родной мир с теплым туалетом и горячим душем. Почему-то из всех богатств цивилизации XXI века он выбрал ватерклозет и возможность толково помыться как предметы воздыханий. Не машины с самолетами, не обильную еду в ресторанах, не новомодные гаджеты и даже не электричество в доме, дарящее столько приятных и полезных возможностей. Только человеческий тубзик и струйки воды на зудящей коже! За них он готов был рискнуть здоровьем, а возможно, и жизнью.

«Не вернусь домой, объявят потеряшкой! Боже, сколько людей пропадает в РФ! Быть может, я не один такой? Переместившийся?»

Появление девочек вселило в него надежду. Нужно было кровь из носу с ними задружиться и постараться через них узнать, где чертов Хази его нашел. Кулаки прям зудели при взгляде на эту сволочь. В своих мыслях Милов сотни раз казнил горца самыми лютыми казнями.

Девочки появились на следующий день. Снова робко застыли на пороге. Вася запел им песню красивым, «поставленным» в караоке голосом. Конечно, не как эстрадный артист, но и не особо фальшивя. Концерт из одной песни завершился не аплодисментами, а куском сыра в тряпице. За это стоило напрягать голосовые связки в барах в прошлой жизни!

Сыр был разделен с Абдул-Гани. Ногаец был впечатлен. Сменил гнев на милость. И сразу получил от Васи боевое задание. Нужно было перетереть камнем цепь — и Милову, и татарину. Плохенькое железо поддавалось. Вася проверил.

Девочки зачастили. С помощью ногайца получалось даже общаться и учить слова на адыгейском. Вася впитывал науку как пылесос. В этом могло состоять его спасение.

Его часто просили спеть. И сами девочки в долгу не оставались. Садились на порожек, аккуратно подложив под попки полы своих шубок, и выводили чистыми приятными голосами варварские напевы. Смысл песен от Васи ускользал. Лишь одну более-менее смог ему растолковать ногаец.

— Малчишка, не вынь свой шашка! Красный генерал бить-убивать черкес.

— Вот прям красный генерал? — изумился Вася, моментально представив себе Жукова на Красной площади на белом коне.

— Красный борода, русский генерал! — показал ногаец на свою куцую бороденку.

«Серьезная песня!» — решил Вася и принялся расспрашивать старшую девочку про житье-бытье. Малая слишком стеснялась и больше строила рожицы, чем отвечала.

Хан, как могла, объяснила русскому, что она — дочь рабов. Отец работает в поле, мать прислуживает в доме. А она сама мечтает, чтобы ее продали туркам.

— Как же мне тебе объяснить, красавчик, что там мне будет хорошо?! — она мечтательно закатывала глаза, представляя будущую жизнь. — Здесь я рабыня, а там буду госпожой. Мне все будут прислуживать. Я накоплю денег и выкуплю отца и мать. Заберу в свой дворец. И Гуаше-фудже будет мне завидовать!

— Вот еще! — топнула ножкой в красном кожаном чулке девочка. — Я вырасту и выйду замуж за князя! Рожу ему детей, и они сложат головы в битвах с русскими! Как в сказке про кабардинскую мать-княжну! И я буду счастлива от того, каких отважных воинов воспитала!

На следующий день девочки не пришли. И через день. Милов заволновался. Оказалось, напрасно. Просто в деревне стали происходить события, куда интереснее Васиных песен.

Подходил к концу рамадан. В аул добрался эфенди. Собрал горцев на заснеженной поляне. Приказал расставить шесты с серпом наверху, указывающим в сторону Мекки. И прочел вдохновенную проповедь о том, что нужно сражаться с русскими, ибо они Магомету вредили. Горцы обомлели: русские на севере, а Мекка на юге. Как у них получалось?

— Значит, не сами русские, а их родня! — важно пояснил эфенди.

Все дружно закивали.

— Не дело людей в неволе держать! — продолжил проповедник. — Особенно мусульман!

Теперь он дождался не кивков, а несогласного ропота. Как же без рабов? А кто в поле работать будет и в доме убирать?

Эфенди вздохнул. Ох уж эти горцы! Вера у них такая — избирательная. Их бабы, особенно молодые, ведут себя, как блудницы, а сами аульцы втихаря вино с водкой сосут. Рабов не освобождают. Намаз пропускают. Есть над чем работать!

Тамада подозвал Хази.

— Давай-ка, пока мулла в ауле, ты татарина освободи. Я людей дам, чтобы за ним присмотрели.

— А с русским что делать?

— И его, — решился старейшина. — Цепь на ночь только пристегивай. А днем пусть по аулу гуляют. Мальчишкам прикажу, чтоб от них ни на шаг! После байрама опять запрешь в своей халупе. Или нет. Куда им деться, когда весенние ручьи закипят?

Хази спорить не стал. Теперь и старейшина будет в ответе, если пленники решат сбежать.

Когда к Васе и к Абдул-Гани пришли черкесы освобождать их от оков, сидельцы здорово перетрухали. Ждали, что вот-вот вскроется их шалость с цепью. Хорошо, Милов догадался пропилы замазывать глиной с металлическими опилками. Пронесло!

Вышли во двор. Размяли ноги. Нос Абдул-Гани безошибочно подсказал: где-то неподалеку есть много еды. Ноги сами понесли в том направлении. Вокруг скакали мальчишки. Строили страшные рожи и кидались замерзшими кусками земли. Еу! Праздник в ауле или нет?!

Добрались до дома тамады. Дверь в знакомую Васе кунацкую была нараспашку. Туда заходил кто угодно. Еды было много. К празднику готовились заранее, припасая самое лучшее. И, главное, мясо! Многие в ауле его не видели уже несколько месяцев. Запах тушеной баранины сбивал с ног.

Будь что будет! Вася нырнул в полусумрак кунацкой. Столкнулся с внимательным острым взглядом какого-то пожилого мужика в белой чалме вокруг теплого колпака. Он подозвал рабов к себе.

— Садитесь рядом! — сказал, похлопав рукой рядом с собой, и широким жестом предложил угощаться.

Вася и Абдул-Гани кочевряжиться не стали и набросились на еду. Жадно хватали все подряд, не разбирая, что им попадалось.

Наевшись, освободили место другим. Милов никак не мог прийти в себя от особенностей патриархального рабства, допускавшего, что хозяева и рабы могли сидеть за одним столом. Его кто-то окликнул. Хан! Девочка рукой звала его за угол главного дома.