Рабы любви

Ямина чувствовала, что Хамид сейчас смотрит на нее, и тихо сказала:

— Ты знаешь, как мы благодарны тебе, Хамид. Если бы не ты, нас уже давно убили бы или посадили в тюрьму.

Старый слуга ничего не ответил, и через мгновение она продолжила:

— Нам знакомы дела и похуже чем это. Когда я вернусь от твоего господина, мы с тобой должны придумать, что можем сделать… и куда можем… пойти.

Голос ее дрожал. Ей было страшно, и, как бы она ни старалась подавить в себе этот страх, он словно червь грыз ее душу.

Страх зародился в ней еще давно, но сегодняшнее зрелище усилило его: умирающий человек, которого тащат по базару, кровь на его лице, злобная брань и безжалостные удары его преследователей. Не было ни малейшего сомнения в том, что до сих пор они спасались исключительно благодаря Хамиду.

Если бы он не увез их, прежде чем маленький городок и гарнизон Балаклавы сдался, было бы просто страшно подумать, что могло с ними случиться.

Теперь, почти семь месяцев спустя, Ямине казалось невероятным, что ее семья пренебрегла опасностью и сразу после начала Крымской войны не возвратилась в Санкт-Петербург.

В Крыму у них был летний дом, и им почему-то казалось, что там они будут в безопасности даже тогда, когда поползли слухи о высадке войск в сорока милях к северу от Севастополя.

Но их крымский дом всегда казался убежищем, местом, где всегда царило спокойствие.

Трудно привыкнуть к какому-либо другому пейзажу, когда солнце сияет, а сады цветут так красиво. Да и ее отец чувствовал себя немного лучше, чем предыдущей зимой.

Процветание и популярность Крыма начались двадцать пять лет тому назад, когда в состав России вошли территории северного Причерноморья. Все это было благодаря графу Михаилу Воронцову, который, после своего назначения губернатором Новороссии и Бессарабии, обосновался в Одессе.

Впервые он продемонстрировал свои блестящие административные способности, когда пустошь превратил в райский сад.

В Одессе граф поощрял развитие торговли, построил порт, больницы, училища, оперный театр и много улиц. Он собрал вокруг себя умных, образованных людей, которым поручил управление этим краем.

Постепенно граф Воронцов заново заселил пустынные степи, по Черному морю стали ходить пароходы, из Англии стали привозить скот. Он также пригласил из Франции виноделов, чтобы осуществлять надзор над новыми крымскими виноградниками.

Граф Воронцов был столь популярен, а его достижения получили такую высокую оценку при царском дворе, что множество русских аристократов поспешили приобрести земельные участки на Черноморском побережье и начали строить там свои особняки.

Отец Ямины выбрал живописное местечко возле гавани в Балаклаве. Здесь, в теплом субтропическом климате, они разбили клумбы в английском стиле и большой ботанический сад, где пышно расцвели редчайшие растения. Как и в садах Воронцова, там произрастали стройные кипарисы.

Эти деревья имели интересную историю: первые два были посажены императрицей Екатериной и Потемкиным во время их путешествия в ее южные владения. После этих двух деревьев кипарисовые рощи и аллеи стали характерной чертой крымского пейзажа.

В Алупке, на высоте ста пятидесяти футов над Черным морем, с помощью англичанина Эдварда Блора граф выстроил себе роскошный дворец. Критики поговаривали, что этот архитектурный шедевр напоминал твердыню Черного Дугласа или дворец Великого Могола.

Для строительства был использован особый зеленоватый камень, который добывали на Урале. Транспортировка этого камня обошлась в немалую сумму. Остальным приходилось довольствоваться мрамором, но все же Ямина любила свой дом, и ей не нужен был никакой другой.

Она помнила, как плакала в детстве, когда лето кончалось и их семье приходилось возвращаться в Санкт-Петербург с его строгой, холодной красотой.

Когда таял снег. Ямина начинала считать дни до путешествия на юг, в их собственные райские кущи на берегу Черного моря.

Поскольку ее отец был серьезно болен, а с транспортом дела обстояли плохо, девушка не осознала всю опасность ситуации даже тогда, когда генерал Паскевич в середине мая с невероятным рвением вел осаду турецкой крепости Силистра.

Прибыв в Константинополь, Ямина узнала, что гарнизон непременно сдался бы, если его защищали бы только оттоманские военачальники, но два молодых английских офицера, Батлер и Несмит, пробрались в осажденный город и так воодушевили защитников, что царской армии пришлось отступить.

Это не заставило ее проникнуться добрыми чувствами к англичанам, когда Франция и Турция в своей попытке, как они выражались, «вырвать у медведя зуб», внезапно напали на Крым.

— Нам следовало уехать, — впоследствии сказала себе Ямина, — причем задолго до этого.

Уехать было бы легко. В карете можно было бы добраться до ближайшей железнодорожной станции. Несмотря на то что из-за болезни отца дорога наверняка была бы нелегкой, он, несомненно, пережил бы ее, как уже переживал многое другое.

Но сейчас он был слишком болен, и Ямина, как и все остальные, знала, что война вряд ли закончится скоро.

Тридцатого августа 1854 года четыреста из пятисот судов, на которых находились три армии, отплыли из болгарского порта Варна в сторону Севастополя.

Даже когда шестьдесят четыре тысячи солдат высадились в Крыму, жизнь в крепости продолжала идти своим чередом. Почтовые кареты по-прежнему грохотали на улицах города. Русские наблюдали за захватчиками, в полной уверенности, что враг потерпит поражение.

Двадцатого сентября все великосветское общество Севастополя чинно расселось в креслах на Телеграфном холме, расставленных в несколько ярусов, словно для наблюдения за скачками.

Вооружившись биноклями, прихватив корзинки с едой и зонтики от солнца, они ожидали поражения британских войск под командованием лорда Реглана, которые вместе с французами и турками пытались форсировать реку Альму.

Сражение было кровопролитным, обе стороны несли огромные потери до тех пор, пока русские не стали «отступать сломя голову».