Рабы

— Что это значит? — спросил Хаит-амин, сидевший на почетном месте.

— Об этом ясно написано в тайном письме нашего господина кушбеги Мирзы Урганджи. Вам, старшинам туменя, следует составить списки всех, у кого есть лошади. Из молодых людей составить отряды и каждый отряд поручить военному человеку, чтобы он их обучил, устраивая «козлодранья» pi скачки. Беглых джадидов и всех подозрительных людей ловить и доставлять сюда ко мне. Следить за всем, что делается в тумене. Сообщать мне и быть готовым ко всему, что бы ни понадобилось.

Бозор-амин спросил:

— А что будет с джадидами и подозрительными, которых к вам приведут?

— Мы отошлем их в Бухару, к его высочеству. А тех, о ком точно нам известно, мы сперва сами возвратим в истинную веру или пошлем к муфтиям, дадим им возможность покаяться.

— А о рабах в этом письме ничего не говорится? — спросил Урман-Палван, сидевший на менее почетном месте.

— В письме особо о рабах ничего не написано, — ответил казий, — однако по содержанию письма ясно видно, что если с чьей-нибудь стороны будет предпринято какое-нибудь действие против его высочества, против властей или мулл, если падет подозрение на джадидизм, то подозреваемого немедленно надо схватить, независимо от того, раб он или хаджа, таджик или узбек.

— В отношении рабов в нашем тумене надо особо подумать, — сказал Урман-Палван. — В прежние времена наши купцы торговали с Россией. Они накупили много рабов и еще больше вырастили их у себя дома. Они теперь многочисленны. Около Дехнау Абдулладжана есть даже кишлак, названный «Рабы». Да и не только там.

— Что вы хотите? — спросил Хаит-амин.

— В отношении их принять особые меры.

— Но защитник шариата ясно сказал: хватать всех опасных. Разве это вам не ответ?

— Я не все сказал… — несколько растерялся Урман-Палван. — По-моему, нужно схватить и жестоко наказать рабов нашего туменя, не дожидаясь никаких их выступлений. При взыскании податей они уже проявляли неповиновение эмиру. Зачинщиками всяких безобразий при определении налогов тоже у нас в тумене были всегда рабы. У них за душой нет ни земли, ни воды, ни денег. Ведь неспроста рабов, живущих в Дехнау, пищавших по всякому поводу, прозвали «цыплятами».

Но один из участников собрания прервал Урман-Палвана:

— Деды их были рабами. С тех пор много воды утекло. Давно они ничем не отличаются от остальных. Какое основание у нас принимать по отношению к ним особые меры?

Урман-Палван рассердился:

— Теперь они выдают себя за мусульман. А если заглянуть в их сердца, они окажутся иной веры. Они не почитают наших мулл, не слушаются их! Одно вонючее слово яваджинского Шакир-Гулама для них дороже молитв тысячи мулл! Даже придворные рабы осквернили доверие его высочества. Например, Останакул-кушбеги. Разве мы можем после этого ждать чего-нибудь доброго от своих рабов?

Хаит-амин спросил:

— Всех рабов в тумене схватить и убить? Так хотите?

— Не всех убивать, но прибрать к рукам, хватать, наказывать, сажать в темницы. А не то они поднимут головы. Они станут помогать нашим врагам. Разве вам не известно, что натворили рабы и персы из окрестностей Кагана? Как только поднялись джадиды по наущению Муллы Шарифа Гурбанского, они все оживились. А здесь их будет подстрекать Шакир-Гулам.

— Нет, — сказал Хаит-амин. — Среди них есть хорошие люди. Нельзя всех обвинять без разбору.

— Кто же эти хорошие? — не уступал Урман-Палван.

— Например, сыновья Пулата-бая Джафариги.

— Да разве они из рабов? — удивился Урман-Палван.

— Вы, видно, по молодости, еще не знаете ни деда, ни даже отца Пулата-бая. А я знаю. Дед его был куплен как раб. Но при освобождении бог дал ему богатство. И они стали владельцами больших земель, складов, полных зерна, складов с товарами, многочисленного скота. Когда они стали богаты, их рабское происхождение было забыто. Их стали звать «Пулат-бай-Араб». Теперь сын Пулата-бая Абдулла за преданность эмиру возведен в чин туксабы. [94]

94

Туксаба — начальник войскового подразделения в эмирской армии, седьмой в восходящем порядке чин военного сословия.

— Это мы знаем! — сдался Урман-Палван. Бозор-амин возразил Хаиту-амину:

— И все же таких людей, как Шакир-Гулам, нельзя оставлять в покое.

— Этого я и не говорю. Шакир-Гулама и Муллу Шарифа надо схватить и наказать. Но нельзя без разбора приставать ко всем. Так мы большую часть народа настроим против себя. Но следить нужно за каждым движением каждого человека.

— Амин верно говорит, — сказал Нор-Муранд-караулбеги. [95] — Зря нельзя приставать к людям. Так и хороших людей можно сбить с толку. Начали, например, все упрекать начальника полиции в тумене Варданзе, Мирзу Усмана, в том, что он джадид. В конце концов это его задело и так надоело, что он бросил полицию и присоединился к джадидам. Вот до чего довели даже начальника полиции, у которого кости затвердели на эмирских хлебах.

95

Караулбеги — начальник караула, пятый в восходящем порядке придворный чин в Бухарском эмирате и название самой должности.

— Царство небесное вашему отцу! — воскликнул Хаит-амин. — Я тоже не одобряю некоторых мулл. Я видел, как в Бухаре по улицам и переулкам бегают муллы, разыскивая джадидов. Они хватают за шиворот каждого встречного и поперечного, ташат его к мечети, унижают его, оскорбляют, заставляют каяться и считают, что тем самым обратили неверного в истинную веру. А неверный разве сразу, как произнесет молитву, станет мусульманином? А случись что-нибудь, этот дважды обращенный в истинную веру, оскорбленный, первым выхватит нож, чтобы срезать голову мулле Кутбиддину.

— Тише вы! Тише! — забеспокоился казий и зашептал: — В стенах есть мыши, у мышей — уши. Если эти слова, передаваясь из уст в уста, дойдут до ушей муллы Кутбиддина, не только вам, но и мне достанется: вам за джадидизм, а мне за то, что не донес на вас.

Сердце казия замерло от ужаса: дверь распахнулась.

Казий почувствовал облегчение, увидев, что вошел его слуга.

— Прибыл гонец от высочайшего стремени.

Услышав эти слова, казий снова впал в трепет, побледнел, руки его задрожали. Совладав с собой, запинаясь, он приказал:

— Пригласи. Пусть войдет!

Хаит-амин, увидев состояние казия, засмеялся:

— Как быстро, оказывается, долетели до Бухары мои слова! Мулла Кутбиддин прислал гонца, чтоб схватить вас.

Все засмеялись. Но казий не улыбнулся. Гонец вошел.

Поклонившись, по обычаю, он вынул из кисета, привешенного к серебряному поясу, бумагу и вручил казию. Взглянув на нее, казий воскликнул:

— Оказывается, это благословенное высочайшее послание! Он встал, воткнул письмо в складки чалмы и низко трижды поклонился в сторону Бухары, до которой отсюда считалось сорок верст.